грустно усмехнулся я, смотря, как над нашими головами медленно пролетает камень в полтонны весом. Единение со стихией сильная вещь. — Вот закончится мой контракт, и я покину эту страну, заживу…
— Ха-ха-ха-ха! — разразился смехом Айно Молох. — Ха-хах, рассмешил, заживет он, ха-ха-ха!
Мастер в бордовом кимоно смеялся до слез еще несколько минут, а затем утерся рукавом.
— Я сегодня решил сыграть по-крупному, — усмехнулся Айно, сел напротив и подвинул коробку ближе ко мне, а вокруг нас все также леветировали камни. — Тут последние символы, которые у меня есть. Разомнём мозги?
— С удовольствием, мастер.
Время странная вещь, то оно течет быстро, то останавливает свой ход, то вокруг появляется столько событий, что стремятся вдаль на бешеных скоростях.
Вот я смотрел, как медленно двигается шахматная фигура по доске, но вдруг осознал, что солнце садится за горизонт, а Кирсана зажигает свечу около нас у игровой доски. Вот и ужин со столиком нам принесли, а игра все продолжалась. Затем рядом присела Ария и начала жаловаться на моего ручного монстра. Через какое-то время явился и сам ручной монстр, и уволок за собой весело щебечущую Арию, а игра все шла дальше. Около моих ног постепенно росла горка из свитков с символами и, казалось, им нет конца.
С каждой игрой выиграть становилось все сложнее, но вот последний свиток лежит у игровой доски, а мои белые фигуры уже в пятый десяток раз никак не могут взять верх над черной армией Айно Молохом.
— Шах и Мат! — выдохнул я облачко и поднял свой взор на небо.
В черном небе застыла серебряная холодная луна, в поместье все уже давно спали, а где-то вдали пели птицы, предвещая скорый рассвет.
— Поздравляю, вот мой последний символ, — протянул мне свиток Айно Молох. — Я рад, что успел еще немного помучить тебя в игре.
— Вы почти стали мастером в шахматах, еще чуть-чуть и вы одолеете меня, — коснулся я пальцами свитка.
— У меня нет этого чуть-чуть, Рык, — выдохнул Айно Молох. — Я рад, что мои последние часы прошли в игре. Передай моему другу, что я буду ждать его там, но пусть не спешит. У него еще есть время…
— Айно, — не понимая, что происходит, проговорил я, а монах Бордовый Молох вдруг замер в лунном свете. — Что вы…
Я потянул свиток на себя и он выскользнул из руки старика. Пальцы мастера начали осыпаться на землю, словно были сделаны из песка. Постепенно на моих глазах легенда империи, никем не побежденный Багровый распадался на кучку праха, словно песчаная скала под действием морских волн, на свете серебряной луны.
— Айно, — тихо проговорил я, держа на вытянутой руке свиток и смотря на кучку праха и багровое кимоно на земле с парой золотых сережек.
Он ушел, ушел раньше времени, но ушел так, как он хотел. Не по своей воле, но, по крайней мере, сам выбрал, как уйти. И эта игра оказалась не в шахматы, а в жизнь и смерть. Что, если бы я не смог выиграть этот свиток, что если он бы не ушел?
Поднялся ветер, набежавший с моря, и начал постепенно раздувать прах на земле. Уже через несколько мгновений на земле лежало лишь багровое кимоно. И я, молчаливо сидевший у шахматной доски с протянутой рукой со свитком, смотревший на кимоно. Смотревший на место, где совсем недавно стоял человек, легенда, чудовище, которым пугали врагов империи, мой друг и враг. Мой учитель, наставник и надзиратель. Он ушел. Ушел Айно Молох. В лучшие миры, я уверен в этом.
Глава 19
Утро не могло быть радостным, оно просто не могло быть таким, ведь Багровый ушел в лучшие миры.
И никогда ранее мое поместье не вмещало столько людей. Повсюду сновали телохранители императора, я и девушки в парадных одеждах сидели в саду камней. Этим утром весь город уже гудел, словно встревоженное осиное гнездо. Все знали, кто вышел из своего дворца в окружении закованных в сталь полков личной охраны. В небе летали мастера воздуха, смотря за тем, чтобы ни одна ранняя пташка не пролетела рядом. Отравленные птицы уже использовались в истории империи, и, к сожалению, не раз.
Армия оцепила весь район, и если кто-либо посмеет хотя бы выйти на улицу, умрет, исключение было сделано лишь для моих домашних.
Император никогда просто так не выходил в город, выход из дворца еще ни разу не проходил без последствий, поэтому в нашем районе было объявлено военное положение в связи с прибытием императора.
А нам, как немногим счастливчикам, было разрешено увидеть то, о чем наверняка никто и не догадывался, и даже не предполагал что такое в принципе возможно.
Император умел плакать. Он не лил слезы, когда убивал своего брата и лишь немного опечалился, когда в одной из войн сгинули двести тысяч воинов. Вместе со мной он жарил в сковороде голову собственного сына и смеялся над этим, попивая вино. И не проронил он тогда ни единой слезы, но сейчас в своем золотом кимоно, усеянном тысячами драгоценных камней, в туфлях из жемчуга и короне из алого рубина он стоял на коленях на грязном песке у багрового кимоно, в складках которого еще осталась пара горстей праха его друга. По щекам императора текли слезы, что одна за другой соскальзывали с его молчаливого лица и капали на бордовое кимоно. Он не мог сдержаться, и ему было плевать, что мы видим его в таком состоянии. Если Айно Молох был прав, император был его другом.
И возможно, только возможно, сам Багровый был для императора одним из тех, кого у правителей обычно не бывает.
— Я отправлял его, — хриплым, но сильным голосом проговорил император, смотря в никуда. — В самые опасные места, на самые невыполнимые задания, где он наверняка должен был мучительно умереть, но иного выбора у меня не было, и Айно выживал вопреки всем ожиданиям. Иногда мне было интересно, какой у него предел, и я посылал его туда, куда никогда не пошлю даже Калибана. Пусть они и похожи, пусть Бордовый и был так же, как и Калибан, проклят.
Император замолчал и, словно по его воле, на небе внезапно начали образоваться тучи, темные, вероятно грозовые.
Император в парадном деянии, стоя на коленях у Багрового кимоно с серыми остатками праха на складках, посмотрел на меня.
— Он не провалил ни единого задания… А впрочем, было одно. На заре нашей дружбы, когда не убил меня. И всего один раз я
