за своего боевого жеребца, а не за меня.
Я коротко усмехаюсь: в легких все еще слишком сильно ощущение теплой жижи, издавать длинные звуки трудно.
– Совсем его разворотила, да? Но ваши опытные механики наверняка соберут его заново.
Он молча открывает свой виз и воспроизводит видео: сгорбившийся Разрушитель Небес с гигантским темно-серым копьем, пронзившим его грудь так, что его острие поблескивает точно за моим плечом, мое забрало разбито. Взгляд моих безжизненных ледяных глаз устремлен в никуда. Кровь повсюду. Напротив нас – Пламенный Танцор, невредимый, но неподвижный, с торчащей в глазной прорези серебристой щепкой.
– …и судья вынес вердикт, друзья! Удар Синали в шлем был нанесен за несколько миллисекунд до удара Ольрика в грудь! Победитель в этом поединке – Синали фон Отклэр! Повторяю, если она выживет, Синали фон Отклэр выходит в…
Сладкое и мучительное облегчение накатывает на меня.
– Я победила. Только это и важ…
– Важна верховая езда, – прерывает принц так холодно, что его слова обжигают. – Ты была неосмотрительна и чуть не поплатилась за это.
– На Разрушителе Небес я буду ездить так, как хочу, ваше высочество.
– Не будете, ваша светлость.
Мы швыряем друг другу наши титулы, как оскорбления. Помедлив мгновение, он открывает на визе снимки мозга, заполненные оранжевым и желтым, но среди этих цветов особенно бросаются в глаза пустые серые дыры величиной с сургучные печати, испещрившие всю поверхность. Похоже на сыр или на металл, проеденный ржавчиной до дыр. Мой взгляд цепляется за имя вверху справа:
ЛИТРУА, ДРАВИТИКУС А.
Дравитикус… Дравик. Медленно перевожу на него взгляд, и, когда мы с принцем смотрим друг на друга, во мне ощущается лишь холодная тревога.
– Ты хочешь, чтобы я доверял тебе, – говорит он. – Открываю тебе мою слабость. Еще одна поездка верхом, небольшое воздействие седла, и я отправлюсь вслед за Сэвритом.
Я сглатываю.
– Что это за дыры?
– Это не дыры. Это карманы.
– Карманы для чего?
Он резко встает, трость сверкает в солнечном луче, но я не сдаюсь.
– Почему вы не отвечаете? Чего вы боитесь?
Чахлые деревья, раскачиваясь на искусственном ветру, цепляются ветками за окна, будто покрытые корой пальцы царапают стеклянную преграду между двумя бастардами – королевским и герцогским. Дравик оглядывается через плечо.
– Боюсь того, что боюсь за тебя.
– Ни к чему. Вы мне не семья.
Его смех ударяет в меня.
– Ты не знаешь, что такое семья. Ни один из нас не знает. Но с недавних пор я обнаружил, что скорее рад этому обстоятельству, ведь именно оно сблизило нас, злодеев.
На этот раз моей ухмылке недостает силы, и она перерастает в улыбку. Принц усмехается небрежно и криво и направляется к двери. Столы в моей комнате пусты – ни гиацинтов, ни маргариток. Те цветы, которые я видела… они были в точности такими же… Я месяцами копила креды, чтобы купить цветы на день рождения матери – и гордо вручала их, ликуя, что смогла подарить ей что-то новое, а не подержанное старье. Тот, кто прислал мне цветы, знал, что они значат для меня, но я не рассказывала об этом ни одной живой душе. Эти цветы остались погребенными в глубинах моей памяти.
Наконец я решаюсь спросить:
– Дравик… те белые маргаритки и синие гиацинты в больнице – они были настоящими?
Он останавливается в дверях, держась за косяк.
– Кто-то прислал их. Я поставил охрану у твоих дверей, в больнице повсюду камеры, и все же тот, кто принес цветы, проскользнул к тебе незамеченным.
– Вы знаете, кто он?
Конечно, он знает, как знает всё и вся – он шахматная доска и вместе с тем игрок, который переставляет пешку. Мимо него никто не пройдет незамеченным. Но теперь он с серьезным видом сжимает губы.
– Нет. Но я с нетерпением жду встречи.
* * *
Третий круг умирает, пока я иду на поправку.
ОДНО СООБЩЕНИЕ ОТ: ДРАВИК.
Его звали Рауль фон Отклэр: двадцатипятилетний ученый, он работал в лаборатории одной компании, разрабатывал антигены для красной оспы, свирепствующей среди младенцев Центрального и Нижнего районов. Он убеждал герцога Отклэра на приемах и вечерах, за бокалом вина. Приводил логичные доводы. Рассуждал. Его ободряющие сообщения слепят мне глаза.
РАУЛЬ: Никто не узнает о том, что ее не стало, дядя. Таких, как она, слишком много.
РАУЛЬ: Все равно ее перспективы в Нижнем районе не назовешь радужными.
РАУЛЬ: Вселенная хаотична, дядя, эволюции чуждо милосердие. Она не выбирает, кому уйти, а кому остаться. Перед ней мы все равны.
Его доводы логичны, как и его смерть.
Серьезный репортер стоит на поблескивающей твердым оранжевым светом ленте шоссе.
– …ранним утром на седьмой магистрали произошла трагедия с участием двух ховеркаров, один из которых принадлежал представителю знати. Я нахожусь на месте аварии, и вы сами можете увидеть ее кровавые последствия…
Сломанное белое колесо. Мерцающие осколки золотистого лака. Длинное и темное пятно, размазанное по шоссе. Кровь.
– …обвинения не были предъявлены, поскольку причиной аварии стал досадный сбой программы. Он привел к смерти молодого потомка благородного рода, имя которого из уважения к покойному не разглашается…
Сколько уважения к своим покойникам, и никакого – к нашим.
Пошатываясь, я иду от кровати к стене, держа в руке бриллиантовую подвеску. Со всей силой, насколько позволяют мне еще розовые, только затянувшиеся раны, зачеркиваю третий круг. Осталось четыре. Все, что я могу, – выздоравливать, ждать и думать. «Я нашел тебя. Ты – та самая, это делаешь ты, верно? Сбиваешь их с толку».
Кем был тот мальчишка в ховеркресле? Кого я сбиваю с толку?
Ольрик разнес мне мышцы и сухожилия между плечом и шеей – как полюбил напоминать мне Дравик, всего шесть дюймов, и удар пришелся бы мне в сердце. Теперь у меня есть шрам, который тянется поперек лопатки. Новые шрамы, новая решимость. Спать, есть, смотреть виз, игнорировать постоянные сообщения от Ракса, который хочет затащить меня в постель, и мое тело желает того же. Оно не прочь проверить, будет ли с ним что-то иначе, но желаниям моего тела нельзя доверять. Это слабость, которая ставит под удар все, чего нам с Дравиком удалось достигнуть. И к чему это приведет? Ни к чему хорошему.
Надеяться бессмысленно.
Киллиам постоянно со мной – хлопочет, хозяйничает и по-прежнему шмыгает носом, хотя общими усилиями мы привели в порядок почти всю Лунную Вершину.
– Вам бы найти кого-нибудь для этой работы, – говорю я однажды, выжимая тряпку здоровой рукой. – Когда меня не будет.
Взлохмаченные седые волосы Киллиама видны из-за книжных стеллажей, с которых он
