руки. Шагает он нетвердо, но голос зычен и повелителен. На глазах синие очки, одет в красивый светлосерый костюм, два ордена на отвороте, поверх костюма легонькая достаточно поношенная синяя тужурка. Сидя в машине и дожидаясь завхоза, он мурлыкал, как большой старый кот, а иногда напевал сквозь зубы, без слов однообразную мелодию.
Ночью перевел два первых номера второй части оратории.
17. Перевел еще шесть номеров оратории.
18. Кончил переводить вторую часть оратории (два последних номера). Очень удачно вышел марш. Тема — о Сталине. По глубине характеристики вышло гораздо лучше подлинника.
Был у Гершф[ельда], хотел прочитать ему вторую часть, но он был занят, уходил из дома, отложили до завтра. Просил прислать ко мне Деляну с подстрочником и материалами для третьей части.
19. Был у Гершф[ельда], читал ему вторую часть. Он пришел в восторг, выразил мнение, что Деляну придется переводить с моего текста на молдавский. С от'ездом ансамбля вопрос еще не решен, нет телефонной связи с Москвой.
20. Ничего существенного.
21. Опять был у Г[ершфельда]. Он разговаривал с Москвой. Его заявления обещали доложить секретарю ЦК (очевидно молдавского). Возможно, что ансамбль поедет через несколько дней. Г[ершфельд] твердо заявил, что возьмет нас с собой. Очень рассердился на Деляну, узнав, что я еще ничего не получил и через одного сотрудника передал Деляну такой приказ:
— Если он завтра утром не представит Волкову подстрочника к 3-ей части, пусть берет билет и едет куда хочет!
Вдобавок написал грозную записку.
Речь зашла о гимне, который он написал на конкурс. Г[ершфельд] выразил уверенность, что его работу не примут, и сказал, что хорошо бы иметь слова для написанной вещи, чтоб она не пропала. Я взял размер и вызвался написать.
Ночью сидел до трех часов (благо горело эл[ектриче]ство) и написал песню «Родина». Вышло очень удачно.
22. Утром переписывал ораторию, когда пришел Деляну с извинениями. Принес все материалы по 3-ьей части и пролог. Просидели с ним часа полтора, я записывал ритмы. Надо в воскресенье работу над переводом закончить.
Был вечером у Г[ершфельда], снес «Родину». Он нашел стихи чудесными, гораздо лучше гимна, в замену которого она написана.
— Если бы у меня были раньше такие слова, я написал бы музыку гораздо лучше, — заявил он.
У него был аккордеон, он играл свою вещь и пел мои слова.
Сидел до 3 часов ночи, перевел несколько номеров из 3-ей части.
23. Продолжал работу над переводом. Очень трудно переводить вещи, написанные без всякого ритма, где в каждой строчке свой размер, а в некоторых — никакого размера. Перевел несколько номеров, из них наиболее удачным считаю романс («Когда родных покинул и дом вблизи границы...»)
Был в Радиокомитете, просил Попову заготовить справку о моей работе, заходил к Герш[фельду], ничего нового. Долго сидел вечером, работа подвигается. Плохо лишь то, что начали болеть зубы.
24. С утра засел за работу. Был Деляну, принес подстрочники для двух номеров. Читал ему то, что сделано из 3-ей части, он остался доволен.
Вечером работал только до 12 часов, помешала зубная боль. Но все же почти закончил 3-ью часть, остался лишь один номер.
25. 3-ья часть закончена, сделан добавочный №2а, который раньше был пропущен. Это очень милый романс, который вышел весьма удачно («Ты стряхни с себя очарованье сна»).
Был у Г[ершфельда], все еще ничего определенного насчет от'езда в Москву, но есть надежда. Просил меня прийти на концерт «Дойны», он там прослушает 3-ью часть. Мы с Адиком пошли; чтение, правда, не состоялось, зато прослушали концерт.
После концерта я немного переводил, вдруг слышу:
«В 21 ч[ас] 30 м[инут] по радио будет передано важное сообщение....». Сидел, ломал себе голову, что это будет. Думал — Кривой Рог, т[ак] к[ак] наши войска вчера были от него в 10 к[ило]м[етрах]. Оказалось лучше: Днепропетровск и Днепродзержинск! Замечательная победа! А позавчера взят Мелитополь после упорных многодневных боев...
26. Целый день переводил пролог и закончил только около 12 ч[асов] ночи, затем еще переписал его. Почитал газеты и лег спать в 3 часа ночи.
27. Гершф[ельд] назначил чтение оратории в 3 часа. С утра я переписывал 2 и 3 части (1-ая переписана раньше), внес кой-какие поправки, словом, кончил работу к 2 часам и даже успел сшить рукопись. В 3 ч[аса] был у Г[ершфельда], оттуда пошли в оперный театр, где мне пришлось читать перевод перед хоровым коллективом (человек тридцать). Слушали очень внимательно, я читал с под'емом.
Перевод слушатели признали замечательным.
— Язык очень простой, но стихи звучат прекрасно, очень музыкальны, — говорили одни.
— Это прекрасный вклад в молдавское искусство, — заявили другие. — Надо выразить благодарность тт. Деляну и Волкову...
А один чистосердечно и простодушно заявил:
— Перевод звучит гораздо лучше, чем молдавский текст!
В отдельных разговорах со мной артисты опять очень хвалили перевод и говорили, что оратория будет иметь гораздо больший успех на русском языке, чем на молдавском, да, очевидно, она и будет больше исполняться по-русски, т[ак] к[ак] в Молдавии русский язык гораздо популярнее молдавского.
Г[ершфельд] предложил притти для денежных расчетов завтра утром, а Деляну выпросил у меня до этого времени рукопись.
Деляну восхищен моим переводом, особенно же ему нравится романс: «Ты стряхни с себя...» (Можно назвать его «Прощанье».)
— Если вы напишете хорошую музыку к нему, — сказал он Гершфельду, — то этот романс будет лучше «Вечера на рейде» и всех других в том же роде...
Я подарил ребятам Гершфельда «Волш[ебника] Из[умрудного] Города». Ребята и мать в восторге. Ребята тут же бросились рассматривать картинки.
Дома вечером отдыхал, читал «Вестн[ик] Иностр[анной] Литер[атуры].»
28. Расчет за «Молдавию» оказался весьма скудным: всего 1500 р[ублей]! Оказывается, по тарифу полагается от 20 до 50% того, что получил автор, а Деляну уплачено 3000 р[ублей]. Материальные результаты работы мизерны, и все же я доволен, что ее сделал. Чувствуешь нравственное удовлетворение, перечитывая некоторые бесспорно хорошие вещи, вошедшие в ораторию. Впрочем, Г[ершфельд], чтобы меня компенсировать, приказал бухгалтеру Лангбарду заплатить мне за 3 песни 1500 р[ублей] («Прощанье бойца», «Баллада о Сергее Лазо», «Мы вернемся к тебе, Молдавия»). Но Лангбард воспротивился, заявив, что высшая плата за песню 300 р[ублей]. Я обещал написать еще две песни. За расчетом Ланг[бард] просил притти к нему завтра в вагон и составить договор.
Вернувшись домой, сидел он, как
