не догадался, что его слова могут быть правдой.
В редакцию, несмотря на опоздание, я вхожу с уверенной улыбкой. Канагава-сан долго просматривает договор, потом говорит, что меня зовут на телевидение — снова, — но я пока побаиваюсь экрана. В глубине души знаю: рано или поздно я поборю этот нелепый безосновательный страх, просто время пока не пришло. В итоге на третью встречу уже опаздываю совершенно непростительно. Ловлю такси.
Сложно поверить, но размеренное человеческое бытие не так уж просто. Моя жизнь наполнена хаосом сильнее, чем когда-либо прежде.
В тот день в Исэ сотрудники музея не погнались за нами, а вызвали полицию. Когда те поднялись в гору, их ждало ужасное зрелище. Все газеты потом писали о «жестокой бойне на священной горе». Я понятия не имела, как объяснить произошедшее представителям закона. Сяоху немного помогла сориентироваться. Мы переиначили историю о похищении Коити сумасшедшей садисткой Каей. А когда Хару и Алисия пришли в себя в больнице, то с готовностью подтвердили мою историю.
Круг семи Лун не потерял прежнего влияния, связи Хару помогли мне избежать тюрьмы. По протоколам дела Кая похитила лук, была не в себе и угрожала остальным. Хару и другие члены Круга ничего не забыли, как обычные люди, как мы думали, потому что много лет соприкасались с магией и её часть засела у них в крови. Другие же жили спокойными, мирными жизнями — будто так сложилось издревле.
Хару быстро оправился после сотрясения мозга. Алисия вовсе не получила серьёзных травм. Они тоже живут теперь в Токио, и мы часто видимся. Алисия говорит, что получившийся мир прекрасен. Круг семи Лун бросил разработки технологии для путешествия меж миров. По крайней мере, мы так думали. Хару пообещал связаться со всеми, кто имел отношение к работе над проектом, и прекратить изыскания. Все имеющиеся ресурсы он пустил в биотехнологии и медицину, открыл в Токио лабораторию и собрал здесь всех, кто хотел продолжать научно-исследовательскую работу. Я много раз спрашивала насчёт остальных — не станут ли они что-то предпринимать, но Хару всегда меня успокаивал.
Когда полицейские нас отпустили, пришлось отражать атаки журналистов. Все хотели знать из первых рук, что же произошло на священной горе. Но никто из нас не давал комментариев, пока моё терпение не лопнуло. Я сама написала статью — да, наполовину вымысел, но на более значимую половину — правду. К огромному нашему удивлению, читатели были в восторге. Я писала живо, интересно и необычно.
Тогда мной заинтересовались некоторые редакторы, разнюхивали о моём прошлом, об образовании, которого не было. Самая смелая, Канагава-сан, пригласила меня на собеседование. Конечно, мне, девочке из деревни, подрабатывавшей официанткой, нечего было ей сказать. И если бы в кабинет не зашли двое гостей, перепутавших время, так бы всё и закончилось.
Зашедшие по ошибке француз и китаянка делали репортаж о святынях Японии. И к удивлению Канагавы-сан, я свободно говорила на обоих языках, да ещё и знала кое-что об истории Исэ-дзингу. Она, вдохновлённая иллюзией моей эрудиции, решила дать мне шанс. Вот так дуновение хаоса решило мою дальнейшую судьбу.
Спешу по улице, наполненной ароматом цветков сакуры, и отмечаю про себя, что до отъезда в Америку нужно успеть выбраться на ханами.
Я прихожу домой, когда солнце уже зашло, скидываю туфли, валюсь на диван цвета топлёных сливок и подминаю под себя две-три подушки. Я больше не слежу за фазами луны, но бывает, как сегодня, работая допоздна и замечая в небе круглый блестящий диск, встаю и иду заварить крепкий чай, а потом сажусь в кресло поближе к окну и любуюсь ночным небом, вдыхая пар над кружкой. Для меня чай пахнет горными вершинами и талой водой. Я снова вспоминаю, как меня нашли полицейские и приехавшие позже медики. Я старалась разлепить глаза, что-то стонала и звала Коити.
Включаю телевизор и нахожу развлекательный канал. У молодого шеф-повара берут интервью.
— Больше всего, безусловно, я люблю японскую кухню — за простоту и лаконичность. Пустота белого риса, кусочек сырой рыбы со вкусом чистым, как горный ручей. Но также я люблю и фьюжн: смешивать разные стили, много специй. Новый соус — это новое звучание для любого продукта. Ведь какой смысл в искусстве, если не добавить в него чуточку хаоса?
Я улыбаюсь. Коити в своём репертуаре, обаятельный красавчик. На слове «хаос» он подмигивает, и я знаю, что это привет для меня. Коити тоже ничего не забыл — потому что был со мной и Эолом, когда миры схлопнулись. Он ещё сильнее возмужал за прошедшие месяцы. В лавке Кобаяси-сан — кстати, у неё до сих пор магазинчик в Соти — мне казалось, у Коити есть талант к ведению счетов. Он легко запоминал цифры, складывал в уме и всё такое, что давалось мне с трудом. Я больше любила читать и писать. Но оказалось, что у него другой талант — кулинария, а хорошая память на цифры пригодилась и тут.
Коити тонко чувствовал ароматы и оттенки вкусов, умел их смешивать в необычные вариации, а когда нужно — наоборот, оставлять без приправ, что создавало в его блюдах неповторимый контраст, покоривший критиков. Коити говорил, что его блюда похожи на картины импрессионистов — разрозненные мазки, капли, цвет в своём сочетании создавали цельную картину. Как хаос создавал порядок.
В прихожей хлопает дверь, зажигается свет, звякают ключи. Доносятся звуки мягких шагов.
— Я как раз смотрю твоё интервью.
— Голодная? — Он чмокает меня в висок. — Давно пришла?
Мотаю головой.
— Я вчера не успела сказать, — встаю и обвиваю его руками, — как счастлива, что ты едешь со мной в Нью-Йорк.
Коити смущается:
— Получилось договориться о мастер-классе во время твоей конференции. Я и сам не ожидал, что всё сложится. Хаос подсобил.
— Ты слишком много говоришь о хаосе, — напрягаюсь я, — даже по телевизору.
— Но ведь это правда. Я благодарен хаосу за то, что вмешался в наши жизни и свёл нас вместе.
— А мне кажется, это порядок. Просто не в извращённом понимании Каи, а жизнь — такая, какой она должна быть.
— Ну какая теперь разница. — Коити проскальзывает губами от подбородка по моей шее, тянется расстегнуть блузку. — Не люблю спорить.
— Спасибо, что едешь. Эол хотел бы, чтобы мы увидели Нью-Йорк вместе. Он любил этот город.
Коити кивает и зарывается носом мне в шею. Тогда, на священной горе, единственный удар Каи — по Эолу — оказался смертельным. Мы с Коити так до конца и не оправились от этой потери, как и Алисия, не сумевшая с ним объясниться. Хоть я и сказала, что он её простил, — никакие слова не заменят
