Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
современным богословием, так и с работами по истории церкви», – возникающими в конце «Млечного Пути» перед титрами. Бунюэль вряд ли изучал «Святого Фому на кафедре» перед съемками, но вот Рафаэль наверняка к нему внимательно присматривался перед созданием «Афинской школы» и «Диспута». В «Афинской школе» Диоген расположился на ступенях как раз посередине композиции ровно в такой же позе, что и персонификация греховного мудрствования во фреске Филиппино.
* * *
Сюжет люнета вверху загадочен. Считается, что левая часть соответствует рассказу из жизни святого, именуемому «Чудо Распятия», что основывается на сообщении Вазари в его жизнеописании Филиппино: «Есть там и св. Фома, которому во время молитвы Распятие говорит: Bene scripsisti de me, Thoma [Хорошо написал обо мне, Фома], а товарищ его, услышав, что Распятие заговорило, стоит пораженный и как бы себя не помня». Согласно легенде, Фома тут же ответил: «Ничего другого, кроме тебя, Господи». В искусствоведческой литературе эту фреску называют «Чудо с книгой», – на фреске книг полно – хотя книга, то есть творения Фомы – в рассказе «Чудо Распятия» играет второстепенную роль. Рассказ также усложняется фигурами двух ангелов с лилиями, не упоминаемых ни Вазари, ни в биографиях Фомы Аквинского. Один из ангелов указывает на пояс, на котором хочет акцентировать внимание и художник. Доминиканские монахи носили кожаные пояса, обычно скрытые под скапулярием, как называется широкая и длинная полоса материи с прорезью для головы, нечто среднее между передником и плащом. Скапулярий обязателен в облачении монахов доминиканского ордена. Такой пояс виден на убегающем монахе на этой же фреске и на Джоаккино Торриани на фреске ниже. Филиппино же изображает белый, завязанный толстенным узлом пояс, каких на других изображениях доминиканцев не найти, да еще, чтобы зритель обязательно на него обратил внимание, ангел прямо-таки тычет в него пальцем. Второй монах не стоит, как пишет Вазари, а стремительно выбегает из кельи. Его испуг необъясним.
Правая часть люнета так и вообще ребус. В центре – чудный младенец в задранной голубой пеленке, в которую вцепилась белая собачка. Четверо взрослых, двое пожилых и двое молодых, на беды младенца не обращают ни малейшего внимания, как будто с ним и не связаны. Молодой человек, роскошно выряженный в горящий золотом желтый плащ, голубой кафтан и красные сапоги, указывая сразу в обе стороны, с пылом о чем-то повествует не менее хорошо одетому в лиловое, красное и зеленое старцу. Головной убор, схожий с тюрбаном, придает ему восточный вид. Старец более сдержан, а его жестикуляция – одна ладонь открыта и направлена к собеседнику, вторая – также открыта, но опущена вниз – свидетельствует о получении поразительного неожиданного сообщения, достаточно убедительного, хотя ему и не хочется в него верить. Вторая пара – две женщины в белых покрывалах на головах; у той, что моложе, из-под покрывала видно синее, довольно сильно вырезанное платье, а та, что старше, полностью в покрывало закутана. На что именно указывает возбужденный юноша, непонятно: указательный палец правой руки направлен за пределы фрески, а безымянный левой руки, по-итальянски именующийся anulare, «кольцевой», потому что именно на нем носили обручальное кольцо, – на фигуру изящного блондина на заднем плане, спускающегося по лестнице. Его благородство подчеркнуто жестами, несколько даже излишне артикулированными. На люнете изображено одно и то же здание. Левая часть представляет его интерьер, а правая – лоджию. Связанные архитектурой, две сцены представляют собой, судя по всему, совершенно разные события.
Вазари правую часть не упоминает. Других объяснений сюжета не сохранилось, так что манящая странность изображенного дала толчок иконологическим интерпретациям. Довольно часто повторяемая трактовка гласит следующее. Младенец – человеческая невинность, терзаемая дьявольским искушением, то есть собачкой. Молодая женщина в центре, почему-то определенная как монахиня, – дева разумная, то есть Церковь, а блондин вдалеке – Жених, то есть Иисус. Красный цвет его плаща – цвет брака, а также крови Христовой. Во всей правой сцене подразумевается намек на притчу о пяти девах разумных, жениха получивших, и пяти неразумных, жениха упустивших, из Евангелия от Матфея. Странный жест ангела в левой части фрески, указывающий на пояс Фомы, связывают со случившейся со святым историей. Когда Фома был заточен своей семьей, недовольной его решением перехода от бенедиктинцев к доминиканцам, в родовой замок, один из братьев, надеясь ввести его в грех и тем самым скомпрометировать, подсунул к нему в комнату голую проститутку. Фома устоял, так что белые лилии в руках ангелов как раз и символизируют чистоту Учителя Ангельского, а убегающий монах ангелов и говорящего с креста Иисуса как раз-то и испугался.
Объяснение не лезет ни в какие ворота, противореча изображенному. Филиппино – один из самых психологически тонких художников Кватроченто, а подобная иконографическая трактовка состоит из соединения грубых ляпов. Странно бы монаху испугаться Иисуса и крылатых Его посланников. Так испугаться ангелов и Иисуса может только бес или бесом одержимый, в то время как ничто на греховность данного монаха не намекает. Столь же нелепо вводить в «Чудо Распятия» ангелов, встревающих со своими лилиями и указаниями на прошлые истории в разговор Фомы с Иисусом. Вся правая стена, как уже говорилось, была посвящена интеллектуализму Фомы, в то время как его нравственности была посвящена левая. Вазари следующим образом описывает ее: «И подобно тому как под Надеждой изображено Отчаяние, так изображены и многие другие Добродетели, смиряющие противоположные им Пороки». Там-то наверняка и была рассказана история с голой проституткой, но левая фреска была сбита в XVI веке при строительстве гробницы папы Павла IV, также Карафы, пожелавшего быть захороненным в фамильной капелле.
Дитя в центре композиции вполне может быть аллегорией невинности, но представление дьявола в виде белой собачки, столь с виду безобидной и невинной, было бы уникально во всем мировом искусстве и донельзя экстравагантно. Феллини представил дьявола в виде девочки в белом платьице, играющей мячиком, в фильме «Три шага в бреду», но это случилось в 1968 году. Собачка с фрески Филиппино – из одного помета с собачками «Венеры Урбинской» Тициана из Уффици и «Семейного портрета» Лоренцо Лотто из Эрмитажа, где они знак семейной верности и домашнего уюта. Связь с добродетелью маленькие белые собачки теряют только в XVIII веке, став спутницами кокетства модных дам как в гостиных, так и в постелях, чтобы в XIX веке превратиться в совсем уж мерзотных Фиделек гоголевских «Записок сумасшедшего» и федотовских рисунков сепией, хотя и в этом своем качестве они сохраняют связь с ренессансной символикой в одном лишь имени своем: «Фиделька» от fedele, «верный». Женщина в синем декольте нисколько
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
