месяц ему запрещали выходить отсюда. Единственное, что хоть как-то скрашивало пребывание здесь, были беседы с Яной — она одна разговаривала с Эмери на равных, никогда не осуждала его. Все остальные смотрели на него, как на бешеного пса. А неудача лишь сильнее укрепило это чувство, таящееся в их глазах.
Поддался эмоциям. Затянул. Подвёл.
Что только не слышал Эмери в свой адрес. И никто не хотел даже вспоминать ни про появившегося из ниоткуда падшего, который подпортил им планы, ни самодеятельность мелких, которые вынудили Эмери разбираться со взбешённым сломанным. Справедливо ли это?
Наконец-то Эмери дошел до нужной двери. Железная, местами ржавая, с задубевшими петлями, которые каждый раз истошно стонали. Стараясь не тревожить измученную дверь, Эмери протиснулся внутрь в приоткрытую щель.
Внутри было ещё противнее, чем снаружи. Вдоль дальней стены были расставлены огромные ростовые колбы с бесформенными живыми тканями, а у стены напротив стоял стол, около которого копошился высокий тощий мужчина в халате.
Он даже не обернулся, хотя Эмери был уверен, что тот заметил посетителя. И всё же Эмери из приличия подал голос:
— Как дела, Нури?
— Пока ничего нового, — сказал Нури, погружённый в работу. — Передай своему отцу, что мне пока нечего представить.
Эмери медленно кивнул. Он почувствовал, с какой неприязнью это было брошено.
Казалось, можно было со спины увидеть, как Нури перебирает своими паучьими пальцами что-то на столешнице, тонкими, длинными пальцами, словно созданные для того, чтобы создавать.
Любой другой бы развернулся и ушёл. Но то был Эмери, и вопреки нарастающему раздражению Нури, он медленно прошёлся вдоль голой стены, внимательно разглядывая её, словно там висели картины.
— Нури… — задумчиво протянул Эмери, зацепившись взглядом за крохотное пятнышко на стене, — а как тебя звали в Преисподней?
Эмери мог поклясться, что услышал тихий смешок. Юноша резко обернулся, но Нури ничем себя не выдал. Он продолжал всё так же увлечённо что-то творить. Когда уже Эмери не надеялся получить ответ, Нури с явным нежеланием заговорил:
— Там совсем другие имена, нежели здесь. Вы называете друг друга чем попало, не задумываясь, как имя может повлиять на человека. А нас называли только когда ты проявлял свою сущность. Твоя сущность — твоё имя, — на этот раз смешок прозвучал чётче. — Никто не расскажет тебе своё настоящее имя, потому что никто не хочет раскрывать свою сущность.
— М-м, — Эмери кивнул.
Он знал, что вряд ли получит ответ, и всё же промолчать не мог. Теперь ему ещё сильнее захотелось узнать имя отца… Может, если Эмери узнает это, он лучше поймёт и свою сущность?
Но отец никогда ни за что не скажет своё имя. Особенно сыну…
— А как ты выглядел? — Эмери покосился на высокого тощего мужчину. Оставались ли в их человеческом виде те черты, которыми они обладали в своем настоящем облике?
— Не очень красиво, — неохотно ответил мужчина. — Если ты об этом.
— Ну, Шаграт ведь пёс? — Эмери, неожиданно нашедший того, кто начал ему отвечать, не мог остановиться.
Послышался вымученный вздох.
— Шаграт сохранил чистоту крови. А я — мешанный.
— Шаграт и в человеческом обличии выглядит как здоровенный пёс, — усмехнулся Эмери.
— Потому что он так захотел.
— А вы можете принимать какой угодно облик? — Эмери удивлённо уставился на Нури.
Мог ли этот человек принять облик Эмери? Или даже его отца?
— Мы принимаем такой облик, какими себя чувствуем, — поправил Нури. — И заранее скажу, никаких колкостей с твоей стороны по поводу моего облика я не желаю слышать.
Стараясь не выдавать неожиданно охвативших эмоций, Эмери медленно подошёл к творцу и заглянул ему через плечо.
Эмери разглядел только стоявшую на столе банку, где в мутной жидкости плавала пара глаз. Казалось, если посмотреть на них чуть дольше, они развернутся прямо на тебя и уставятся полным ужаса мёртвым взглядом.
— Ясновидящие? — заворожённо спросил Эмери.
— Нет, — холодно ответил Нури. — Эти глаза водников из Янь. Они должны видеть в темноте, — без особого желания тощий мужчина покосился на юношу. На лице Нури была маска, голова покрыта плотной банданой, и только блёклые глаза смотрели с презрением. — Проверяю, будут ли они работать, если я их пересажу. Нет смысла тратить на эксперименты глаза ясновидящих, — Нури снова вернулся к своему делу. Эмери поднялся на мысочки и увидел в паучьих руках бесформенную массу, которая с каждым движением всё больше и больше походила на чью-то голову. — К тому же, ясновидящие всё-таки полезнее живыми, незачем лишний раз их убивать.
Сердце Эмери что-то больно кольнуло. Он отпрянул и прожёг Нури своим самым презрительным взглядом, словно тот мог почувствовать его спиной.
— Ты хочешь сказать, что мне нельзя было проклинать того сломанного⁈
— Я такого не говорил, — раздражённо ответил Нури.
Было очевидно, что разговаривать с ним сейчас, в самом разгаре работы, было не самым правильным решением. И всё же Эмери упорствовал. Он злобно прошипел:
— Но ты имел в виду именно это.
Нури устало отложил работу, упёрся руками в столешницу и оглянулся.
— Это ты постоянно думаешь о том сломанном, а нам всем на него плевать. Не надумывай себе лишних проблем. Ни себе, ни другим, — и он снова вернулся к работе, явно не собираясь продолжать разговор.
Эмери пренебрежительно фыркнул и, не сказав больше ни слова, развернулся и ушёл. Ему нужно было задать один вопрос. Он задал. Больше ему не нужно было здесь ничего. И всё же и здесь он нарвался на этот взгляд.
Казалось, в этом месте Эмери уже негде было спрятаться от них. Ото всех. Даже когда он оставался наедине сам с собой, ему казалось, что кто-то за ним следит… Отец? Или кто-то очень на него похожий? Вот и сейчас. Этот взгляд… Почему Эмери чувствует чей-то взгляд?
Юноша обернулся.
Пустой душный коридор и нервно мигающая лампа… Надо сказать, чтобы здесь поменяли свет.
Пренебрежительно усмехнувшись в пустоту, Эмери развернулся и поторопился покинуть это место.
Взгляд Нури всегда действовал на Эмери сильнее остальных. Не так, как взгляд отца, конечно… Но всё же. Возможно, в глазах тех, кто выбрался из Преисподней, осталось что-то, что простым людям не дано было понять. Словно их глаза видели больше, больше знают и больше подмечают…
Отец никогда не рассказывал о своей жизни «до». Он никогда ни о чём не рассказывал. Даже
