и над степью, над теми, что даруют жизнь и пищу. Поднимется он к солнцу, выше самых облаков. Что дальше будет, там, уже никто не знал. Волки слышали рассказы старших, которые которым передали предки. Кому-то – суждено вернуться в стаю, родиться маленьким волчонком, пройти свой новый, неизвестный путь. Кто-то – останется на небе. А кто-то – превратится в птицу, живущую другой, совсем, небесной жизнью...
Волк продолжал бежать вперед. Над ним кружила черная большая птица. Вожак не сразу обратил внимания на нее. Они друг другу что-то передали на им понятном обоим языке, птица дальше полетела, а Волк продолжил бег. На выходе из леса, он спустился к речке, служившей, для зверей, границей: – водоразделом для людей и для волков. Уже не торопясь по уплотненному ветрами снегу, он осторожно перешел преграду. Дальше, у излучины, Вожак поднялся, и вышел на большое поле. Освещаемый луной, он был легко заметен, на белой ровной целине.
Волк стал мишенью для охоты, намеренно свершая свой поступок, такой непредсказуемый и нелогичный, для осторожного и опытного зверя.
Милхай и Стёпа вышли на опушку леса, отделявшего деревню от поля и реки. Сын с отцом остановились, чтоб отдохнуть и оглядеться. На лунном сумеречном небе они заметили большую птицу. Ворон – то взлетал, размахивая крыльями беззвучно, – то почти садился, едва касаясь снежной целины.
– Стой, Степа! – насторожился Милхай. – Эта птица, неспроста, в такое время. Наверняка чего-то хочет нам сказать.
Сын молча наблюдал природную картину: птица, тенью в лунном свете, то приближалась к ним, то отлетала, – как будто зазывая за собой. Милхай не громко произнес молитву, он обратился к духам предков, и осторожно двинулся за птицей. Степан последовал за ним. Ворон увидал, что люди поняли его, он громко каркнул, резко развернулся и полетел по направлению к реке.
– Батя стой! – Степан остановился. – Волк впереди!
– Где? – не разглядел Милхай.
– Да вон же, видишь?! – Степан быстро снял ружье, переломил приклад, вложил патрон. Взвел курок, прицелился, готовый выстрелить в любой момент.
– Погодь-ка, Степа! – положил руку на ружье Милхай. – Не торопись. Хочешь стрелять – поближе подпусти, чтоб бить наверняка.
Волк издали, еще, людей заметил, – гораздо раньше, чем они его. Но продолжал бежать, прекрасно понимая, что это может быть его последний шанс. Вожак не раз шел поперед судьбы. Бывало, ошибался, – в засады попадал, в облавы. Но что бы не случалось, подстреленный, ползком, и истекая кровью – он все же уходил живой:
Трепала волка жизнь в таежном месте,
Ломала кости в схватках, – сухожилия рвала,
Но оставляла шанс, для Вожака, на этом свете,
Пройти весь путь – до самого конца.
(Жизнь Вожака)
Вожак прикидывал свои возможности и шансы, оценивал реакцию людей: «Ищут ли они ребенка, или же,– это охотники, которые сейчас начнут стрелять? С такого расстояния трудно промахнуться. Нужно решать: бежать навстречу, дальше, привлекая на себя внимание, и увеличивая шансы быть застреленным, или остановиться и уводить их за собой. Вожак, не до конца уверенный, что поняли его, заметили, решил бежать вперед.
Милхай со Стёпой, с недоумением, смотрели, на приближавшегося хищника. Волк шел на верную погибель. И в действиях его, иной просматривался, – непонятный человеку умысел. По спине Степана пробежался холодок. Он поднял ружье повторно и приготовился стрелять. Нервы были на пределе: он не боялся промахнуться – как раз наоборот. Бывали цели посложней и дальше, а тут – не далеко, как на ладони: можно выбрать даже, в какую часть стрельнуть. Его пугала Сила, движущая волком, бегущим навстречу к ним, – навстречу к явной своей смерти.
«Неужто он совсем не видит, а может, обезумел, инстинкты сохранения потерял?» – лихорадочно перебирал Степан. Что-то мистическое было в этом волке.
– Жди Степа, – только по моей команде, – не позволял стрелять Милхай. Он до последнего придерживал ружье. Сердце старика стучало ничуть не реже чем у сына. Но внешне, тем не менее, Милхай хранил спокойствие.
Когда осталось метров десять между ними, – по сути, расстояние хорошего прыжка, Вожак остановился. Теперь он ясно различал охотников. Один из них, постарше, – смотрел открытым взглядом, пытаясь распознать намерения его. Рукой держался за ружье, не позволяя торопиться. Другой, что помоложе, смотрел на волка сквозь прицел, готовый выстрелить в любой момент и оборвать его единственную жизнь.
В глазах Милхая, Матерый увидал уверенную Силу, связанную с древним лесом, пребывавшую на стороне людей. И, несмотря на средний рост его, – Дух сильно отличался на фоне молодого сына. На много старше самых старых Духов, что доводилось видеть волку, – стоял напротив и общался с Духом Вожака.
«Если не убили до сих пор, тогда, должно быть, поняли меня», – Вожак еще раз глянул старому в глаза, по-своему, по-звериному, в чем-то утвердился, потом он развернулся и побежал назад.
– Степа, это наши Духи знаки посылают, – сказал встревоженно Милхай. – Опусти ты ствол уже! – он громко сыну указал.
Степан ружье свое «спустил». От напряжения и шока, руки у него, ходили ходуном.
Волк отбежал немного и снова
