раз, в прошлом декабре, когда дождь хлестал, не унимаясь, в десятом часу утра мистер Эдвард Чаллонер направился под зонтиком к двери табачной лавки на Руперт-стрит. В этом заведении он прежде побывал только однажды: еще раз прийти сюда ему не давали воспоминания о том, что последовало за этим визитом, а также страх предстать перед Сомерсетом. Даже сейчас, перед тем как переступить порог, он заглянул внутрь; но посетителей в лавке не было.
Молодой человек за прилавком столь увлеченно записывал что-то в грошовом блокноте, что и не заметил, как вошел Чаллонер. Со второго взгляда тому показалось, что он узнает приказчика.
«Ей-богу, – подумал он, – это совершенно точно Сомерсет!»
И хотя именно этого человека он усердно старался избегать, необъяснимое появление Сомерсета за кассой табачной лавки возбудило его любопытство, заставив забыть о страхе.
– А может быть, сделать «Роскошная ротонда среди роз / Росла навстречу голубому небу, / Отрада бабочек, стрекоз и ос, / Угодная улыбчивому Фебу». Полагаю, «взнеслась» было бы уж слишком, но как благородно звучит! Или и вправду сделать «Взнеслась навстречу голубому небу»? Но такова горькая участь поэта: стоит найти эффектную метафору, как на нее тотчас ополчается здравый смысл, кляня бессмыслицей.
– Сомерсет, дружище! – проговорил Чаллонер. – Вы ли это, что за маскарад?
– Что? Чаллонер! – воскликнул приказчик. – Как я рад вас видеть. Одну секунду, только завершу этот катрен моего сонета, только один катрен…
И, дружески махнув рукой, он снова самозабвенно предался служенью муз.
– Между прочим, – вскоре произнес он, оторвавшись от блокнота, – вы, кажется, отменно сохранились: вы раздобыли те самые сто фунтов?
– Я получил небольшое наследство от двоюродной бабушки из Уэльса, – скромно ответил Чаллонер.
– Ах, вот оно что, – откликнулся Сомерсет. – Я сильно сомневаюсь в том, что наследование – законный общественный институт. По-моему, любые наследства должно присваивать государство.
Сейчас я переживаю стадию социализма и писания стихов, – извиняющимся тоном добавил он, как если бы признавался, что отправляется на воды поправить здоровье.
– Вы и вправду служите в этом… заведении? – осведомился Чаллонер, ловко избегая слова «лавка».
– Да, я здесь торгую! – отвечал тот, пряча в карман блокнот с виршами. – Помогаю старику из числа тех, кому Господь ниспосылает «счастье и славу»[58]. Могу я предложить вам сигарету?
– Знаете, я бы не хотел… – начал было Чаллонер.
– Вздор, дружище, – воскликнул приказчик. – Мы очень гордимся нашим делом, а старик, доложу я вам, не только самое вопиюще высоконравственное создание, но и в буквальном смысле слова потомок королей. «De Godall je suis le fervent»[59]. Годолу нет равных.
Кстати, – добавил он, когда Чаллонер закурил сигару, – как вы преуспели на сыщицком поприще?
– Я на него и не ступал, – кратко ответил Чаллонер.
– А вот я рискнул, – поделился Сомерсет, – и опозорился несказанно, потерял все свои деньги, удостоился ненависти и отвращения и выставил себя на посмешище. Это ремесло куда более сложное, Чаллонер, чем кажется на первый взгляд; впрочем, таковы все занятия без исключения. В них надо верить или убедить себя, что веришь.
Отсюда и всеми признанное низкое положение водопроводчика, ведь никто не верит в водопроводные работы, – добавил он.
– A propos[60], – спросил Чаллонер, – вы все еще пишете картины?
– Уже нет, – отвечал Пол, – но я подумываю учиться игре на скрипке.
Глаза Чаллонера беспокойно бегали с тех пор, как его собеседник упомянул ремесло детектива, но тут взгляд его внезапно упал на столбец утренней газеты, разложенной на прилавке.
– Надо же! – воскликнул он. – Как странно!
– Что странно? – осведомился Пол.
– Да ничего особенного, – ответил Чаллонер. – Вот только я однажды встречал человека по фамилии Мак-Гуайр.
– Я тоже! – воскликнул Сомерсет. – А что с ним случилось?
Чаллонер прочитал вслух:
– «Таинственная смерть в Степни[61]. Вчера был произведен врачебный осмотр тела Патрика Мак-Гуайра, по сообщениям знавших его, плотника. Доктор Доверинг заявил, что на протяжении некоторого времени лечил означенного Патрика Мак-Гуайра амбулаторно от бессонницы, отсутствия аппетита и нервической депрессии. Установить конкретную причину его смерти не удалось. Свидетель сказал бы, что покойный постепенно угас. Покойный отличался неумеренным пристрастием к горячительным напиткам, что, несомненно, ускорило его смерть. Покойный жаловался на скрытую малярию, однако свидетель не находил у него никакого определенного недуга. Неизвестно, была ли у покойного семья. Свидетель описывал его как душевнобольного, воображавшего себя одновременно членом и жертвой некоего тайного общества. Свидетель рискнул предположить, что покойный умер от страха».
– Доктор не ошибся, – вскричал Сомерсет. – И, мой дорогой Чаллонер, я с таким облегчением услышал о его кончине, что сказал бы… Что ж, в конце концов, – закончил он, – поделом бедняге, он заслужил такую смерть.
В этот миг дверь распахнулась, и на пороге появился Десборо. Он был закутан в длинный макинтош, на котором недоставало нескольких пуговиц, в башмаках его хлюпала вода, а шляпа засалилась от старости, и однако, притом он имел вид человека, чрезвычайно довольного жизнью. Приятели встретили его удивленными радостными возгласами.
– А вы попробовали себя на поприще детектива? – осведомился Пол.
– Нет, – отвечал Гарри. – А впрочем, да, даже дважды, и оба раза меня разоблачили.
Но я думал, что моя… моя жена уже здесь? – добавил он, смутившись, но не без гордости.
– Что? Вы женаты? – воскликнул Сомерсет.
– Да, и давно, не менее месяца.
– И на что вы живете? – спросил Чаллонер.
– Вот это самое скверное, – признался Десборо. – Мы едва сводим концы с концами. Но пр… мистер Годол обещал помочь нам. Потому-то мы сюда и пришли.
– А какое имя носила прежде миссис Десборо? – осведомился Чаллонер тоном светского льва.
– Она урожденная мисс Лаксмор, – отвечал Гарри. – Друзья мои, она непременно вам понравится, ведь она куда умнее меня. А еще она чудесно рассказывает истории, таких вы не прочитаете даже в самой увлекательной книге.
И тут дверь отворилась, и вошла миссис Десборо. У Сомерсета вырвался громкий возглас, ведь он узнал в ней молодую леди из Ненужного Особняка, а Чаллонер отшатнулся и выронил сигару, узрев чаровницу из Челси.
– В чем дело? – воскликнул Гарри. – Вы знакомы с моей женой?
– Полагаю, я с ней встречался, – ответил Сомерсет в некотором смятении.
– Да, я видела этого джентльмена, – нежно проговорила миссис Десборо. – Но никак не могу вспомнить, где именно.
– О нет! – пылко воскликнул Сомерсет. – Не имею представления… Не припоминаю… Где бы это могло быть. Пожалуй, – продолжал он все более уверенно, – это все-таки какая-то ошибка.
– А вы, Чаллонер? – спросил Гарри. – Вы тоже, кажется, ее узнали.
– Оба этих джентльмена – твои друзья, Гарри? – спросила леди. – Рада с ними познакомиться. Не помню, чтобы встречалась с мистером Чаллонером.
Чаллонер сильно покраснел, возможно, оттого,
