закажите ещё один парус прикрепить. У брата спросите мои рисунки, там всё понятно показано, как мне думается должно быть.
— А ткань?
— У Даринки возьмете, я ей об этом говорила. Ах да, держи полтинник мастеру за работу!
— Чего это ему платить? Пусть спасибо скажет, что благодаря нашему заказу к нему князь пришёл и такие же ладейки заказал.
— Жадность ещё никого не красила, — нравоучительно произнесла Евдокия, косясь на слаженную работу дедовых воёв, — ты лучше подумай о том, что нам ещё не раз придется обратиться за помощью, а мы здесь чужие.
— Дуняша, садись в сани! — крикнул Еремей.
Она встрепенулась и чуть ли не прыжками понеслась к деду, слыша вдогонку Гришкины вопли, что его забыли. Ей стало смешно и,не оглядываясь, она помахала ему рукой.
Дедовы холопы окружили сани, улюлюкая рванувшемуся к ним Гришке, не ставшему слушать своего подопечного. Дуня сжалилась, извернулась и крикнула:
— На тебе ладья! Я с дедом остаюсь!
— Сядь, а то свалишься, — одёрнул её Еремей. — И где только такую срамную одёжу взяла?
— Мне мама сшила.
— Это был пустой вопрос и ответа не требовал.
— А-а, — понимающе протянула Дуня, обхватывая дедово плечо обеими руками и прижимаясь к нему.
— Вроде в сторону Борисоглебского монастыря едем, — неуверенно произнес он.
— Но почему князь окольным путем поехал туда и один? — тут же задала она вопрос, боясь, что дед решит прекратить слежку.
Еремей промолчал, а вскоре Пахом поравнялся с санями и сообщил, что князь миновал монастырь без остановки и направился в сторону Костино.
— Я не знаю, где это, — с сожалением заметила Дуня.
— Едем туда же, — дал команду боярин и накинул на ноги шкуру. Горячка догонялок схлынула и мороз начал побеждать.
— Деда, тебе такие же штаны, как у меня, надобно. Они хорошо утеплены.
— Я не собирался ездить далече в санях, — буркнул Еремей, но хлопоты внучки по подтыканию шкуры принял с благодарностью.
Ехали споро. До монастыря князь выбирал бездорожье и сани несколько раз проваливались в снег, но потом выехали на расчищенный путь и двигались без проблем.
— Коли с такой скоростью далее ехать будем, то коней загоним, — вскоре начал беспокоиться Еремей.
— Предлагаю сменить их в ближайшей деревне, а на обратном пути вновь обменяемся, — предложила Дуня.
— Глупости говоришь, — отмахнулся дед.
— Почему это?
— Боярин, — закричал возвращающийся воин, посланный вперед, — князь в деревеньку по пути заехал и остановился на постоялом дворе.
— Вот и хорошо, — обрадовался Еремей.
— Мы там можем сменить коней, — обрадовалась Дуня.
— Это вряд ли, да и незачем теперь. Похоже, что князь дальше не поскачет.
— С чего ты решил?
— А иначе не было смысла ему так рано делать остановку.
— Ну-у, я, к примеру, уже проголодалась, может, и он?
— Угу, ото всех скрылся, чтобы пожрать в часе езды от своего дома.
— Ну-у-у, да, — подумав, согласилась Дуня. — Вот ты объяснил и мне всё кажется очевидным, но сама я до этого не додумалась.
— Потому что твоя головушка занята придумками.
— Наверное, так, — не стала спорить она, испытывая мандраж. — Деда, а что мы дальше делать будем? Если зайдём в тот двор, то князь нас увидит.
— Увидит и не обрадуется, но тебя он не узнает, — показывая на её штаны, усмехнулся Еремей. — Пойдешь вместе с Пахомкой.
— Точно, я бояричем прикинусь!
— В такой-то одеже?
— Но все очень добротно и…
— И как из медвежьей берлоги выползла, — с досадой закончил Еремей.
— Простенько, но со вкусом, — всё же возразила Дуня и обиженно отвернулась, чтобы дед знал, как вредно критиковать.
— Так, слушай меня внимательно, — строго произнес Еремей, — я делаю вид, что еду дальше, а ты садишься на коня и въезжаешь с Пахомкой во двор. Дальше во всем слушаешься его. Поняла?
— Деда, так не годится. Скажи Пахому, чтобы он во всем слушался меня!
— Я так и говорю… что? Ты меня запутала.
— Если Пахома сделать главным, то он меня в уголочке посадит и будет охранять, а мы для чего туда идём?
— Ты сейчас вообще никуда не пойдешь.
— Хорошо, ты строг, но справедлив, — тут же сменила тон Дуня и попросила её подсадить на коня. — А за что тут держаться? — немедленно спросила она.
— Слезай! — взъерепенился боярин.
— Деда, я пошутила! — засмеялась она, радуясь, что он взбодрился. — Я знаю, что за уши надо дергать! — добавила она, и понукая пятками животину, направила её к постоялому двору.
Воины весело поглядывали на боярина, но свою службу помнили. Одни остались подле него, другие намеревались сделать вид, что проезжают мимо деревни и все никак проехать не могут, а Пахом обогнал Евдокию и первым въехал на подворье.
Собачий лай стал громче, зато соседские кабысдохи притихли и поддерживали систему оповещения формально. Дуня огляделась и вынуждена была признать, что до постоялого двора трехкамерная изба не дотягивает и о создании почтовых ямов тут не слышали.
Но видно все же надобность у проезжих в остановке тут случалась, поэтому ворота были открыты и гостей встречал юноша, принявший лошадей.
— Обиходь, — коротко бросил Пахом, кидая в руки недоросля копеечку. Потом подумал и добавил ещё.
Дуня довольно шустро сползла со своего конька-горбунка. Высоких тонконогих лошадей или крупных тяжеловесов на Руси почти не было. Все кони были мелкие или совсем маленькие, так что сидеть на них было не страшно с точки зрения человека, готового в любую минуту упасть.
Юноша с любопытством глянул на неё, растеряно задержав взгляд на чистом лице, но дожидаться, пока он что-то сообразит или заподозрит, она не стала, вошла в дом. Как положено перекрестилась, подвинулась, пропуская недовольного прытью боярышни Пахома и… выбрала место в уголке.
В общей зале места было немного, а света и того меньше. В помещении уместилось три стола и за одним расположился князь. Напротив него стояла женщина с девочкой-подростком. Одеты они были добротно, можно сказать с претензией. Лицо женщины сохранило остатки былой красоты, но примечательно в ней было другое — прекрасное и одновременно скорбное выражение лица. Покорность судьбе, смирение, всепрощение и жалость ко всему живому, вот что подметил взгляд
