кулона, — улыбается и подмигивает. Ну прямо сама милота, ямочки на щечках… — Помнишь, как мы с берега сразу на яхту шагнули? Вот так и на остров.
Я поёжилась.
Одно дело — вот он, Финский залив, весь, как на ладони. А Англия — это ого-го, как далеко. А вдруг промахнёмся?
А может, говорю, по старинке? На самолёте… А то засекут старички возмущения эфира, и поймут, куда мы сквозанули.
Это я только щас придумала.
— Может, ты и права, — кивает Аннушка и поджимает губки.
АГА!
— Найдут точку входа, прыгнут за нами и не дадут повеселиться, — продолжаю ковать.
На самом деле, не то, чтобы я испугалась. Разницы-то никакой: на два километра шагать, или на две тысячи.
Да только кулона-то у меня нет, и если Аннушка потребует его отдать… То лучше мы уже будем в самолёте, а ещё лучше — по другую сторону Ла-Манша. Там она меня точно не прогонит, и я узнаю, где Сашхен.
— Хотя нет, — качает головой крёстная. — В самолёт тебя без паспорта не пустят. А домой возвращаться некогда… Давай сюда кулон.
— Но ты же умеешь глаза отводить, — хватаюсь за соломинку. — Вот и стюардессе отведи, и чувачку тому, который билеты проверяет… Делов-то!
— Не получится, — поглядывает на меня уже с подозрением, но педальку давит. — Людям я глаза отведу, а фейс-контроль? Аппарат, который сетчатку сканирует, не обманешь — у него воображения нету. Так что, давай кулон.
Блин. Ну ладно, видать, день сегодня такой. Признания в косяках.
Я делаю вид, что лезу в карман, что шарю там, приходя во всё большее недоумение…
— Что? — точно подозревает. Голос, как у гарпии, чесслово.
— Найти не могу, — говорю. — Видать, выронила, когда в машину садились.
И тут она дала по тормозам.
Если б не подушки — точняк бы угробились, нас так юзом закрутило, что в бок другой машины принесло.
Грохот, мужики матерятся…
— Идём, — не моргнув глазом, она сминает подушку, хватает меня за руку и тащит из мини-купера. Ремень не поддаётся, и тогда Аннушка отращивает здоровенный коготь — ей богу, не вру — и одним махом режет этот ремень нафиг. А потом опять хватает меня за руку и буквально выдёргивает на проезжую часть.
— Вы целы? — спрашивает какая-то тётенька.
Но Аннушка машет вокруг рукой, и мы с ней погружаемся как бы в сумрак.
Вокруг всё то же: тачки, народ из них повыскакивал, но все застыли, рты раззявив, и только пучатся, а сказать ничего не могут.
А мы идём.
— Держи меня за руку, — тихо командует Аннушка. — Ни в коем случае не отпускай.
А мне интересно — жуть. Как это она так сделала? Надо будет спросить. Я тоже так хочу.
Выбрались мы таким макаром из пробки, нами же устроенной, вышли на тротуар, а потом зашли в какой-то магазин.
И всё вернулось.
Оказалось, мы не в магазине, а в кафе: Аннушка уже села за столик, я рядом с ней, и командует официантке: два капуччино, пор фавор.
А потом смотрит на меня, только не злобно, а как бы… Расчётливо.
— Настала пора открыть тебе ещё одну тайну, — говорит крёстная. — Дело в том… Что кулон для путешествий Путями не очень-то и нужен. Мы можем попасть в мой замок прямо отсюда.
— Да ну на хрен!
Она даже не обратила внимания на то, что я ругаюсь. Просто кивнула и продолжила:
— Для этого тебе нужно знать, как выглядит место, в которое ты хочешь попасть, а потом чётко представить это место.
— Мне?..
— Ты — крутая, — говорит Аннушка. — Круче всех, кого я знаю. И если постараешься…
Я в курсе, как выглядит лесть. И вот сейчас крёстная не просто сахарком посыпает, она ТОПИТ МЕНЯ В БОЧКЕ МЁДА С ГОЛОВОЙ.
Но я не обижаюсь. Потому что хочу того же, чего и она: войти в портал и отыскать Сашхена.
И я мило краснею. Хлопаю ресничками, и лепечу, как дурочка:
— Нет, правда? Ты так думаешь?..
— Я не думаю, я знаю, — она роется в сумочке, достаёт мобильник и выводит на экран фотографию. — А теперь, золотко, хорошенько запомни это место, а потом закрой глазки, и представь, что мы уже там.
Глава 24
Он был хитёр и силён, а его мускулы походили на металлические, обтянутые резиной жилы.
И он не сомневался, что убьёт меня.
Я видел это в его глазах: торжество. Уверенность в том, что он умнее, быстрее, что он ЛУЧШЕ меня.
Сумев подобраться вплотную, он схватил меня за пояс, раскрутил над головой и послал по широкой дуге спиной вперёд, в ствол пальмы.
От удара растение надломилось, послышался громкий протяжный стон. Я думал, это сломанное дерево, но оказалось, мой позвоночник.
Я не мог больше пошевелиться.
Кроной пальма обрушилась прямо на один из модулей госпиталя — я увидел это, скосив глаз. Крыша лопнула, разрывая модуль пополам, брызнули обломки, осколки и блестящие, словно живые, хирургические инструменты.
— Что ты наделал, Владыка?
Я опешил: эта Тварь могла говорить.
— Ты лишил меня одной из лабораторий, — с ловкостью обезьяны он вскочил на поваленный ствол, и помогая себе удлинившимися передними конечностями, быстро побежал ко мне.
Я походил на пришпиленное булавкой насекомое. Я чувствовал сломанные рёбра, характерное клокотание — одна щепка проткнула лёгкое — но останавливать дыхание не стал.
Вдруг я понял, что задевало меня больше всего: Сказочник считал меня СВОИМ. Таким же, как они. Тварью.
Но прежде всего я — человек. Что бы там некоторые не говорили…
Мы с Машей как-то смотрели старый фильм: приключения Электроника. Сказка о Пиноккио, который хочет стать настоящим мальчиком, рассказанная на новый лад. Так вот там был один персонаж, двоечник и хулиган, который сказал простую вещь: хочешь быть человеком? Ну так будь им!
Для меня это стало потрясением.
Сидя в темноте, рядом с Машей, я вдруг почувствовал, как по щекам течёт влага: я плакал.
Не от излишней сентиментальности. Её я, слава Богу, давно лишился.
От злости на себя: столько времени потеряно
