Державин высмеял «земноводного генерала» в эпиграмме, а И.А. Крылов – в басне «Щука и кот». Но любой историк, умеющий судить непредвзято, видит то, на что указывали еще сами участники событий (А.П. Ермолов, В.И. Левенштерн, B.C. Норов, Денис Давыдов): из трех русских командующих именно Чичагов больше всех мешал французам переправиться через Березину и причинил им наибольший урон. Зато Кутузов, который должен был теснить врагов и прижать их к Березине, все время оставался далеко сзади и лишь 19 ноября перешел Березину у м. Жуковец, в 53 км южнее места переправы Наполеона».[527]
В последующих боях за Эльбой, Витгенштейну предоставляется больше самостоятельности, «ввиду отдалённости от Берлина генералу графу Витгенштейну дано предписание развивать свои операции в большем или меньшем отдалении от Дрездена, в зависимости от сил врага и по своим личным соображениям, смотря по обстоятельствам».[528] После сражений под Люнебургом, Кутузов пишет: «Справедливость его императорского величества не могла оставить без внимания заботливости Вашей, которая дала направления отрядам вашим, для оружия российского столь полезные, и для того приказал мне препроводить Вашему сиятельству бриллиантовые знаки ордена св. Александра Невского».[529]
После смерти фельдмаршала М.И. Кутузова 17 апреля 1813 г.: «Надлежало назначить ему преемника; четыре генерала, по старшинству своему, могли надеяться получить главное начальство над войсками: граф Тормасов, Милорадович, Блюхер и граф Витгенштейн. Выбор пал на младшего из них, гремевшего тогда непрерывным рядом побед от Клястиц до Эльбы».[530]
8 и 9 мая 1813 г. в сражении при Бауцене Наполеону удалось одержать победу над нашими войсками, и, тогда Милорадович «поехал поутру к графу Витгенштейну и сказал ему: зная благородный образ ваших мыслей, я намерен с вами объясниться откровенно. Беспорядки в армии умножаются ежедневно, все на вас ропщут, благо отечества требует, чтобы назначили на место ваше другого Главнокомандующего. «Вы старее меня, – отвечал граф Витгенштейн, – и я охотно буду служить под начальством вашим или другого, кого император на место мое определит». После этого объяснения Милорадович поехал к государю, изобразил ему настоящее положение дел и просил его принять лично начальство над армией, на что Александр ответил: «Я взял на себя управление политическими делами; что же касается до военных, то я не беру их на себя». – «В таком случае поручите армию Барклаю, он старее всех», – сказал Милорадович. «Он не захочет командовать», – возразил государь. – «Прикажите ему, Ваше Величество; тот изменник, кто в теперешних обстоятельствах осмелится воспротивиться вашей воле».[531]
Витгенштейн, сознавая, что «с ролью Главнокомандующего не справился – это был не его уровень»,[532] пишет Александру донесение: «Теперь прибыл к армии генерал Барклай-де-Толли, который гораздо меня старее и у которого я всегда находился в команде, и ныне я почту за удовольствие быть под его начальством. При соединении армии необходимо быть одному начальнику; я до сих пор всем распоряжал именем Вашего Императорского Величества, находясь при Вашей квартире, а посему не мог никто и обижаться тем. Но как теперь, по случаю ретирады, я не могу быть всегда при Вашем Величестве, то считаю сие уже неудобным, не сделав кому-либо через то оскорбления, ибо в армии многих я моложе»
На основании этого донесения Барклай-де-Толли «получил повеление явиться к государю для личных объяснений»[533] И, «Ближайшим последствием Бауценского сражения было назначение нового главнокомандующего союзной русско-прусской армии Барклая де-Толли. Оно состоялось 17-го (29-го) мая (1813 года)».[534]
Получив данное назначение Барклай «немедленно занялся устройством армии. Трудно поверить, что несколько дней он не мог узнать истинного счета оной, сначала полагали ее слишком во сто тысяч, потом в семьдесят, а на поверку вышло, что она состояла из девяноста тысяч. Сие происходило оттого, что полки так были перемешаны, что некоторые дивизии и бригады имели полки, вовсе к ним не принадлежавшие, другие же полки примыкали к чужим дивизиям, не зная, где отыскать настоящих своих начальников».[535]
С самого начала стремительного взлёта Барклая, вокруг него всегда было множество завистников и карьеристов. Его действия без «всякого стеснения» подвергались критике, про него слагались и пелись оскорбительные куплеты, ему приписывались «мнимые ошибки». Многие боевые генералы открыто враждовали с ним, и, как вспоминал генерал Левенштерн: «Всякий имел что-нибудь против Барклая, сам не зная почему». «Но почему же Барклай, окруженный такой нелюбовью, сам не сложил с себя звания главнокомандующего? – задаётся таким вопросом С.П. Мельгунов, и приходит к выводу, что – не честолюбие, очевидно, играло здесь роль – Барклай слишком страдал от окружавшей его неприязни, чтобы не принести в жертву свое честолюбие, как полководца. Здесь, может быть, в высшей степени проявилась его твердость – русские военачальники на первых порах слишком все пылали стремлением одерживать победы, слишком самоуверенно смотрели вперед, мало оценивая всю совокупность «неблагоприятных обстоятельств» и опасность положения. И, может быть, было бы большим несчастием для России, если бы командование перешло к пылкому и самонадеянному Багратиону, который и по чинам и по положению в армии имел все шансы сосредоточить в своих руках командование».[536]
Заслуги Барклая перед Россией огромны. «Поставленный во главе армии в дни тяжкого испытания, пережитые нашим Отечеством, он неуклонно вёл её по единственному пути, который мог привести к победе над врагом-исполином…Он сохранил армию до той минуты, когда она могла дать грозный отпор врагу. Прибыл Кутузов, и Барклай должен был стать во второй ряд. В своём великом патриотизме он сумел подчинить свои интересы интересам Отечества… Результатами, достигнутыми в Бородинской битве, мы многим обязаны Барклаю, а под Москвою для спасения армии и России он не поколебался пожертвовать своим именем. «Я никогда не забуду важных услуг, оказанных вами Отечеству и мне, – писал Император Александр Барклаю, – и желаю верить, что вы окажете ещё больше».[537]
С.П. Мельгунов, читая стихотворение «Полководец», А.С. Пушкина, говорит: «Сколько действительно драматизма в личности Барклая. Быть может, из всех вождей Отечественной войны заслуживает наибольшей признательности со стороны потомства. Но не Барклай сделался народным героем 1812 г. Не ему, окруженному клеветой, достались победные лавры… А между тем он лучше всех понимал положение вещей, он предусмотрел спасительный план кампании, он твердо осуществлял его, пока был в силах, несмотря на злобные мнения вокруг. И его преемник должен был пойти по его пути».[538]
К.Маркс и Ф.Энгельс считали «великой заслугой Барклая-де-Толли… то, что он не уступил невежественным требованиям дать сражение, исходящим как от рядового состава русской армии, так и из главной квартиры». Он «выполнял отступление с замечательным
