даже вонь масла и бензина.
Запах гнилой земли. Это определенно… запах Юксадона. Запах, который исходит от ямы. Чонхёка будто пригвоздили к месту: он лишь молча смотрел, как его сын трясся всем телом так сильно, что веревки развязывались. Изо рта Тохёна один за другим продолжали с криками выползать мертвецы. Вот чьи вопли слышала Хваён.
Тохён все истекал сырой землей. Рожденные из выпростанной наружу грязи мертвецы сплетали вместе свои гнилые руки и ноги. За короткое мгновение существо обрело форму и разрослось настолько, что теперь почти касалось потолка. Руки, ноги и внутренности были связаны между собой будто пряжей, а кости с прилипшими к ним кусками плоти с треском стучали друг о друга. Было совершенно очевидно, на кого это вылезшее из ада существо собиралось направить всю свою злобу. Злые духи в едином порыве указали на Чонхёка.
– Ты вновь столкнул нас в яму. Украл у нас возможность увидеть свет. Сжег и спрятал наши кости, врал и делал вид, что их не было. Нам снова пришлось терпеть пренебрежение. Но мы отомстим. Твои душа и кости будут хрустеть на наших зубах. Мы пришли сюда, чтобы заставить тебя страдать.
– Хан Чонхёк! – слух бывшего мэра Яму тронул голос Тоха, прервавший множество других, похожих на вопли голосов.
Мишка вышел из-за спины Хваён и выкрикнул имя дяди. Он знал, какие слова в эту самую минуту могут не просто сильно ранить – абсолютно сломать Чонхёка. Это оружие гораздо более сильное, чем пистолет, нож и что-либо еще. Всего лишь пара слов.
– Вот тебе правда. Тот, кого ты считал Тохёном, им не является.
Чонхёк медленно обернулся. Лица его не было видно из-за нависшей тени огромной формы.
– Ты ошибся. Тот, кого ты считал своим сыном, ради кого ты убивал ребят и подавал на блюдечке их тела, – это не Тохён. Взгляни сам. Думаешь, этот мерзкий клубок, выползший из моего тела, может быть твоим сыном?
Среди дрожащей, готовой вот-вот взорваться тени всего лишь на миг показался его дядя. Тоха подумал, что никогда не сможет забыть, как он выглядел в тот момент. Чонхёк плакал. Впервые жизни на лице его читалось поражение. Как у человека в крайнем отчаянии, за одно мгновение свалившегося с самой вершины прямиком в бездну. Это было самое человечное выражение лица, которое Тоха когда-либо видел у Чонхёка. Было ли оно таким же во время похорон Тохёна? Парень не ходил туда, потому ответа не знал. Тем более что сейчас дяде, скорее всего, было в разы больнее. Взгляд Чонхёка скользил от сгустка душ, заполнивших собой всю фабрику, к Тоха в теле плюшевого медведя и, наконец, к телу Тоха, брошенному без сознания на полу. Слезы не переставая текли по его нависшим векам и морщинам. Голосом старца на пороге смерти он выдавил:
– Это… не Тохён. – И приставил пистолет Хваён к своему рту. – Это не Тохён. Я ошибся.
Когда Чонхёк уже почти нажал на спуск, стоявшая позади мишки Хваён бросилась к мужчине и выбила пистолет из его рук. Оружие с глухим стуком упало на пол. Запрыгнув на Чонхёка, девушка ударила его со всей силы. Она все била и била по равнодушному лицу, крича:
– Собрался помереть от пистолетика?! Хрен там. Ты должен страдать больше. И подохнуть, завывая от боли!
У самой Хваён лицо, под стать Чонхёку, было залито кровью и слезами. А вот его под яростными кулаками девушки уже успело потерять свои черты. С каждым ударом по уродливой морде Чонхёк кричал и всхлипывал, как новорожденный младенец. Рвал на себе волосы и мучился, издавая нечеловеческие вопли. Как человек, который наконец осознал необратимость своих действий… Он сожалел.
– Все, во что ты верил, – ложь, – прошептала Хваён скулящему мужчине. – Больной ублюдок, ты даже своего сына распознать не в состоянии.
Девушка осмотрелась в поисках зажигалки. «Наверняка ему теперь и пламя будет в радость, – подумала она. Таким образом Хваён даровала ему милосердие, как он сам и говорил. – Разве не лучше стать пеплом в огне, чем всю жизнь страдать, зная правду?»
– Зажигалка! Хан Тоха, где зажигалка?
И тут Хваён заметила плюшевого мишку, неподвижно лежавшего на полу. В тот же миг голову заполонило множество мыслей: «Он же не умер? Как плюшевый медведь может умереть?» Она такого ни слышать, ни видеть не желала. Хваён сползла с Чонхёка и спешно взяла игрушку в руки. «Хан Тоха! Хан Тоха!» – кричала она его имя, но мишка не издал ни звука. Вместо этого позади раздались чьи-то стоны. Окончательно выблевав всех призраков, Тоха, откашливаясь кровью, ответил:
– Я… Я здесь.
Хваён с первого взгляда поняла. Это Тоха. Благодаря тому, что духи покинули его тело, он смог вернуться в него сам. Парень схватился за исколотые ножом руку и бедро, отчего у него вырвался наполненный болью стон. А без боли было не обойтись: вновь обретенное тело было все в ранах. Хваён рефлекторно выкрикнула:
– Прости!
Тоха же никак не мог прийти в себя. Лишь продолжал стонать:
– Больно, как же больно!
И ставшие единым призраки вторили ему:
– Больно, больно, больно, как же больно! Так больно, не хочу больше быть в этом теле. Мне так больно, и до этого всегда было больно, не хочу больше чувствовать боль. Хочу, чтобы больше не было больно.
Обладая живым телом, нужно быть готовым испытывать боль. Должно быть, именно физические страдания спровоцировали призраков, что долгое время оставались без тел, выйти. Хваён в попытках помочь шептала Тоха:
– Потерпи немного. Я сейчас отвезу тебя в больницу. Еще чуть-чуть. Прости меня.
Внезапно в самом центре кровавой лужи на глаза Хваён попалась зажигалка. Девушка подобрала ее. И, сделав глубокий вдох, с силой крутанула зубчатое колесико большим пальцем. Со щелчком загорелось яркое пламя. Получилось. Не расслабляя руку, она подняла голову. И увидела Чонхёка, зажавшего своим ртом ствол, лежа на полу. Все равно выстрела не будет. Когда указательный палец мужчины зацепился за спусковой крючок, Хваён бросила в него, покрытого с головы до ног смесью бензина и масел, зажигалку.
Прозвучал выстрел.
Даровал ли он Чонхёку смерть, пробив насквозь его нёбо и черепную коробку? Проверить уже было невозможно. Начавшееся с маленькой искры пламя поглотило Чонхёка и окружающее его пространство. В огне, настолько ярком, что было больно глазам, мелькнуло его слегка подрагивающее тело. Тут же огромный сгусток духов согнул свои тощие ноги и приблизился к нему. Среди бушующего пламени существо начало своими сухими черными руками раздирать плоть Чонхёка и поедать ее.
– Отдай наши тела,
