class="p1">– И как их мозги еще не сплавились в этих канистрах на голове? – поглядел Слепец на удаляющиеся фигуры.
– Ничего, скоро ваша лафа кончится – проговорил усевшийся рядом полноватый мужичок, опоясанный презрительным флагом – так называли порванные портянки, которыми вначале хлестали по голове упавших во время перевозки телег рабов, а затем обвязывали живот, дабы все видели по избитой физиономии чего ждет ленивцев.
– Если освобожу мешок, желчи поубавишь? Или так и брызжет? – спросил Йом.
– Пошел ты!
Стража немедленно откликнулась на повышенный тон, приближаясь к повозке. Они выехали в строгой последовательности по направлению к городу. Йом не видел его изнутри, но зрелище обещало быть захватывающим, о чем он незамедлительно поделился с соседями.
– Зрелище там только одно – это ты – влез в разговор сидящий у опоясанного испещренный шрамами смуглолицый мужчина. Глаза, налитые кровью, с нескрываемой злобой оглядывали Йома и его друзей.
– Думаешь, справился бы со мной? Один на один?
Смуглолицый схаркнул ему на ноги
– Порежу как свинюшку.
Хейм придержал Йома за локоть, кивнув головой налево. И точно – смотровая вышка с арбалетчиками.
Наконец, звук колес сменился на барабанную дробь. Каменная кладка – значит город уже близко. Повозка вырулила с колеи на пригородную дорогу. По бокам раскрывались дома из песчаника с широкими навесами, под которыми раскладывали множество товаров на сбыт. За ними пустующие конюшни. Нет, он определенно видел пар из ноздрей! Но где же кони? На клетку навалилась тень – двухслойные ворота из опускающейся решетки и бревен, а там… Заурчал живот – пряности, запахи жасмина, перемешивающиеся с жареным мясом, и варящейся рыбой, приправленной чем-то чрезвычайно ароматным и приятным. Безмерные толпы на широченных улицах, низенькие домишки с мелькающими средь них отдельными башнями, украшенные растянутыми до середины своего размера и вьющимися на ветру гобеленами.
– Пахнет Торговой Империей. Похоже на Сонтейв – сказал Хейм.
– Это она и есть, – ответил смуглолицый, – потому вы и навеки рабы.
Дети тыкали на повозки пальцами, что-то щебеча, а на развилке, обтекающей аллею фонтанов, тянущуюся вплоть до дворца, скопились жители, обсуждая непонятную многим диковину: из земли, уносясь в небо и обгоняя своей высотой самые крупные башни протягивалась объемистая свая с сечением, напоминающим резьбу у гвоздей. А подле нее весь перекресток был занят массивным плоским диском с вкраплениями причудливой формы, изогнутыми столбиками и ободом, достигающим толщины двух метров. Охраняли его наемники и просветитель, снявший белоснежный плащ, но тем не менее, не расстающийся с ним и таскающий в руке, точно сокровище. Но в большей степени Йома впечатлили купола, подобных строений он не видывал никогда.
– Храм поклонения Ветру – проговорил Слепец, когда Йом так и впился глазами в золотой купол, из которого подымались, обвивая, тонкие золотые стебли, сплетаясь над куполом в монолитный ствол, с раскидистой кроной, покрывающей целую площадь.
– Древо роскоши.
– Оно…
– Из его лепестков отжимают золотую пыльцу, так что по сути это растущая драгоценность. У нас им обмазывались жрецы перед песнопениями.
Далее шли ухоженные цветочные сады, обрамлявшие дома знати, вдоль желтеющих стен стояли корзины с душистыми травами, ближе к дворцу от фонтанов расходились канальцы к рядам скамей – здесь, на улице, под ступенями ожидали приема правителя. Повозка повернула налево, отдаляясь от роскошной палитры к скромным серым постройкам, сокрытым за небольшими изгородями. Тут и привычная нищета, хотя и преобладал порядок. Улицы регулярно подметались, вывозился мусор, естественно, за счет рабов. Для Йома это было в диковинку. На Безымянном все сваливалось в кучу, и каждый проем точно приспособлен для хранения хлама или отходов. Сам город оставлял смешанное впечатление, по меркам Йома, это даже не город – а крупное поселение.
Когда их привезли на участок, где проводится аукцион, они заметили, что город находился на пологом холме. Напротив въезда, за невысокими парапетами виднелась бухта, к которой шла бетонная дорога, огороженная с обоих сторон камнем. До городской стены дорога проходила сквозь три проходных пункта, вкопанных в землю подобно бункерам, виляя меж возвышенностей и низменностей. Вероятно, когда-то остров подвергался осаде с моря. Сам аукцион состоял из помоста и, позади него, трех, стоящих по соседству, крытых сцен, где располагались трибуны для аукционеров и ложи для покупателей. Менее состоятельный слой населения усаживался на скамьи перед помостом, а те, что «поглазеть» выстраивались сзади. Между помостом и скамьями выводили по десять рабов на оценку, затем по одному подводили к помосту, откуда каждый мог поглазеть и осмотреть его, а владельцы лож имели право оценить товар, как говорится – руками.
Участок отделялся от иных частей города лоджиями, в глубине коих меж колонн размещались статуи наиболее прекрасных девушек-рабынь и лучших победителей арены мужчин-воинов. Единственная вещь, которая неслабо смущала – виселица подле входа и мешок с тухлыми яблоками у ее основания. Чуть поодаль, около лоджий стояли три палатки.
Йома и остальных вывели, строя у парапетов, чтобы на случай бунта – сбросить с обрыва. Там же ряды перил, к коим присоединяли цепями кандалы. Да такие низкие, что рабы вынуждены были сгибать спины. На аукцион собирался люд. Слепец видел, как хозяева хватали за волосы рабынь и волочили к скамьям. «Я никогда не вел так себя с женой», – он еще не осознал в полной мере рабства, поскольку все его заточение длилось немногим боле сезона.
– Знаешь, – шепнул ему Йом, – я задаюсь вопросом, почему тебя зовут Слепцом?
Он лучезарно улыбнулся, обнажая ровные как по линейке зубы.
– Дело в том, что я выиграл жену на весенних игрищах, победителю полагалось провести ее до шатра. До этого я видал ее раз на балконе и влюбился. Дрался же и ловил девушек с завязанными глазами на слух.
Ну и перепутал.
– То есть?
– Это ты так ей потом сказал? – спросил Хейм.
– Они одинаково были одеты!
– Чем не повод… – продолжал он невозмутимо.
Йом на всякий случай огляделся – стража занималась проверкой документов у посетителей.
– Я был сзади! Она вела.
– То есть ты шел за девушкой и даже не удосужился посмотрел на ее лицо? – спросил Йом.
Тут влез и Хейм
– Догадываюсь, куда он смотрел.
У Йома возникла неприятная ассоциация, и он прекратил расспросы.
– А чего мы ждем? – спросил беловолосый седой старик.
– Открытия карнавала Медвардом, – проговорил смуглолицый, который ехал рядом с Йомом, – видишь ту качалку? – указал он на виселицу. Старик кивнул. – Так вот, дед, тебе понравится, – добавил тот ухмыляясь.
Йом было полез ему влепить кулаком, но ощутил, как холодная сталь коснулась бедра. Он не видел, откуда тянется рука, но благоразумно не стал оборачиваться. Когда прихожане расселись на лавках, заправитель аукциона в розовой мантии прошелся к рабам. Он подманил пальцем Йома и приказал подоспевшему цирюльнику сбрить лишние волосы и наскоро омыть ему голову, поскольку «нынешние гости выразили желание не приглашать обезьян». Он ворочался, не позволяя срезать волосы у лба, иначе бы открылось пусть и малозаметное, но клеймо. Две рабыни принесли чашу, куда его мокнули головой и затем, расчесав волосы отправили обратно в строй. То же проделали и с Хеймом, обстригая тому любимейшие бакенбарды.
Занесли паланкины, и оттуда, кланяясь толпе сошли те, ради кого по сути и проводилось данное мероприятие. Заправитель аукциона легкой походкой взошел на гладко тесанный помост, где уже сидел счетовод за П-образной трибуной. На сцену поднялся герольд и протрубил в рожок.
– Уважаемые дамы и господа представляю вашему достопочтенному взору восемнадцатый аукцион, организованный благой милостию нашего законного государя Медварда второго, нареченного Вознесенным! Да сбудется его пророчество и вознесется он в Поднебесье!
На земле быстро расстелили ковры, куда и вышли приглашенные танцовщицы, «дабы гости не заскучали».
Повторно протрубили, объявляя аукцион открытым. Далее по накатанной:
герольд объявлял имя раба, раб подходил к постаменту, где счетовод записывал его имя, после чего выкрикивал начальную ставку.
А аукционер расхаживал вокруг выходящих рабов, расхваливая их достоинства и тыча в тела тростью.
Пошла первая десятка. Рабов выставляли на обозрение, аукционер только и успевал комментировать, попутно прошагивая мимо постамента, где ему подавали бокал вина, дабы не пересохло горло. Аукционистов поприбавилось, молоток то и дело стучал –
