твои неправомерные советскому человеку действия будут отвечать твои поручители. Так что ты уж постарайся! Не подведи людей!
– Но у меня нет товарищей среди членов партии. Мои друзья сплошь комсомольцы, – растерялась Леночка. – У кого же мне взять эти поручительства? – А может, вы дадите мне одно? – глядя на парторга своими невинными зелёными глазами, спросила девушка. – Я вас не подведу! Честное комсомольское!
– Ладно, уговорила, – вдруг согласился Яковлев. – Дам. А второе возьми у Кузнецова Павла Егоровича. Скажи, что я посоветовал.
– Огромное спасибо, – обрадовалась Леночка.
Заслуженный артист Кузнецов Павел Егорович, исполняющий в театре партии миманса, был замом Яковлева и, естественно, увидев первую рекомендацию, подписанную самим парторгом, не задумываясь, поставил свою закорючку.
* * *
– А я сегодня уже анкету для выезда сдала, – похвасталась Леночка маме за вечерним чаем. – Представляешь, даже партийные рекомендации получила.
– Это зачем? – удивилась Вера Константиновна.
– Так положено, – важно ответила дочь. – Надо, чтобы за каждого отъезжающего кто-то из членов партии поручился.
– Понятно.
– А некоторые до сих пор ещё заполняют все эти листки, – рассмеялась Леночка. – У Кати Новиковой, например, целых шесть родных теток! Представляешь, сколько информации несчастная Новикова должна написать о них, их мужьях и многочисленных двоюродных сёстрах и братьях? Тут не один день понадобится!
– Это что же? – удивилась Вера Константиновна. – Даже о них надо докладывать?
– А как же! Вдруг кто-нибудь из них сидит или в секретной организации работает. Хуже всего, если во время войны в оккупации был или в плену. В этой анкете очень подробно обо всех родственниках расспрашивают, – сказала Леночка и, сделав глоток чая, добавила: – Я, мамочка, сегодня впервые подумала, как хорошо, что нас с тобой только двое!
– Это очень плохо, доченька, что нас с тобой двое, – грустно ответила Вера Константиновна.
– Конечно, плохо, – тут же согласилась дочь. – Но когда заполняешь такие анкеты, это невольно приходит на ум. У Зайцевой, например, родной дядя уехал в двадцатом году за рубеж и сейчас живёт в Австралии. Все просто уверены, что её из-за этого никогда никуда не выпустят.
– Так, может, ей лучше не надо и совсем о нём упоминать? – осторожно спросила мать.
– Как же она может не написать, если в анкете есть такой вопрос: «Проживает ли кто из ваших родственников за границей?», – удивилась Леночка. – Если Зайцева напишет «Нет», а потом выяснится, что она соврала, ведь её могут даже арестовать.
– Арестовать?
– Ну конечно! Нам когда анкеты выдавали, предупредили, что указанные неверные сведения могут повлечь за собой серьёзную судебную ответственность. Ведь это обман государства!
– Тогда конечно, – согласилась мать. – Государство обманывать нельзя!
* * *
В эту ночь Вера Константиновна долго не могла уснуть. Она в ужасе думала о том, что могло бы произойти, если бы Леночка узнала правду о своём отце. Ведь её девочка такая честная. Уж точно не стала бы скрываться, врать! Всё выложила бы, как есть, в этой анкете. Загубила бы себе жизнь. «Хорошо, что я так ничего ей и не рассказала», – думала Вера Константиновна, беспокойно ворочаясь в постели. Всегда чувствовала, что не надо этого делать. Она одна должна хранить эту тайну в себе и умереть вместе с ней. Никто никогда не узнает, что её муж был совсем даже не Савельев, а принадлежал древнему роду князей Белозерских.
Пётр рассказал ей о себе ещё перед свадьбой. Как сделал предложение, так и рассказал.
– Теперь ты знаешь всё, – сказал он. – Решай, выходить тебе за меня или нет.
Конечно, она вышла. Ведь она так любила его! А тайна, которая связала их с того дня на всю жизнь, заключалась в том, что жил Пётр по поддельным документам. Произошло это так.
В апреле семнадцатого года в поместье князя Белозерского неожиданно объявились солдаты. Ворвавшись в дом с устрашающими криками, они согнали всех, кто там был, в малую столовую, приставили к двери часового и, пока все в страхе терялись в догадках, что их ждёт, беспрепятственно бродили по помещениям и прихватывали себе что кому понравится в княжеских покоях. Прошло несколько часов, прежде чем к пленникам зашел солдат, видно, взявший на себя командование в этой непонятно каким образом сформированной бригаде. Отличался от других он только каракулевой папахой, устрашающим наганом да громким голосом, которым отдавал свои приказы.
– Слуги могут быть свободны, – объявил он. – Князю и всем его родным оставаться на месте!
Насмерть перепуганный персонал стал быстро покидать комнату. Семейный доктор Аркадий Игнатьевич Савельев прижал к себе шестилетнего сына князя и двинулся на выход.
– Ты кто такой? – остановил его командир, подозрительно глядя на более чем приличный костюм мужчины.
– Я земский врач. А это мой сын Пётр, – врал Аркадий Игнатьевич. – Я оказался здесь из-за болезни одного из слуг князя. А вот сына мне пришлось взять с собой. Не с кем оставить. Жена умерла от чахотки месяц назад.
– Ладно, можешь ехать домой, – сочувственно проговорил начальник и, повернувшись к часовому у дверей, произнёс: – Пропустить!
Маленький Петя невольно оглянулся. Отец одобрительно слегка кивнул ему головой, мать приподняла руку, как бы прощаясь, и доктор, крепко держа мальчика за плечо, вышел. Больше Пётр никогда не видел своих родителей.
Князь Белозерский, княгиня и их старший сын Борис были в тот же день расстреляны во дворе солдатами. А кем были эти солдаты? Кому служили? Большевикам? Меньшевикам? А может, это были просто бежавшие с фронта дезертиры? Почему они решили уничтожить семью князей Белозерских? Какая ненависть накопилась в них против дворянства? Аркадий Игнатьевич так и не понял. Наступило страшное время. Время полного беззакония и стихийного безрассудства. Сила была у тех, кто держал в руках оружие. Убивали в домах, убивали на улицах! Грабили! Народ делал Революцию!
А в октябре, когда уже после победы большевиков доктору Савельеву стало понятно, что людям княжеского рода в этой стране вообще не выжить, он обратился за помощью к хорошему другу, главному врачу больницы в Великих Луках. И тот, войдя в положение, выслал ему липовую справку, подтверждающую рождение 8 декабря 1911 года мальчика у мещанки Валентины Николаевны Савельевой, скончавшейся во время родов. В графе «отец» было записано: Аркадий Игнатьевич Савельев. Эта справка, выданная якобы взамен сгоревших документов, дала возможность доктору узаконить своё отцовство и вдовство. Аркадий Игнатьевич действительно стал мальчику заботливым отцом и полюбил его как родного. Пётр относился к нему так же. Образы же настоящих родителей со временем постепенно почти стёрлись из его памяти. Лишь изредка он вдруг совершенно ясно видел свою мать. Ему даже казалось, что он слышит шелест её платья, ощущает запах
