ним Пряху. Та мяла в руках клочок шерсти, словно раздумывая выкинуть его или использовать.
– Чего ты хочешь?
– Того же, чего и ты – свободы. Я такая же заложница. Также жажду освободиться от своего бремени.
– Я не помню, – Альгар привстал и сел на колени, отёр лицо снегом. – Ты была там, в моей прошлой жизни?
– Была, – Келара улыбнулась.
– Что случилось? Ты знаешь!
– Правда не принесёт тебе успокоения. Она никому не нужна, по сути. Есть только то, что сейчас, а то, что было – не имеет значения. Прошлое остаётся в прошлом, а будущее нас ждёт за поворотом.
– Какое будущее я могу построить?
Во рту стало горько от собственных мыслей. Альгар помотал головой, словно мог стряхнуть с себя это гнилистое чувство.
– Значит, ты думаешь о будущем? – в голосе Пряхи прозвучало удивление.
– А как же иначе? Когда-нибудь я не сдержусь и тогда…
– Вот как, – она поднесла к глазам шерсть и спросила: – Чего же ты желаешь, Альгар?
– Я не человек Келара, чтобы спрашивать о моих желаниях.
Но та упрямо повторила свой вопрос:
– Чего желает твоё сердце, герцог Баккерель?
– Стать обычным. Стать… человеком.
Пряха не могла исполнить его желание. Она существует лишь для людских просьб, но та сжала в пальцах клочок шерсти и медленно кивнула. Подняла руку и под тонкими пальцами прямо из воздуха сотворилась прялка.
Присев на старый пень, Келара пристроила клочок шерсти на веретено, и проворные пальцы принялись за свою непростую работу. Тонкая серебряная нить заскользила в руках Пряхи.
– Это потребует времени. Много времени. А от тебя будет нужен лишь выбор. Один-единственный, который отличает зверя от человека.
– Какой? – Голос Альгара дрогнул.
– Человеческий, – глаза её блеснули. – Ты узнаешь об этом, если будешь смотреть внимательно. Здравствуй, медвежонок.
Огромный бурый медведь со шрамом на морде застыл между деревьев. Он поводил коричневым носом принюхиваясь.
– Всё в порядке Кома, – успокоил брата Альгар и поднялся. – А его ты не спросишь о желаниях?
Келара прищурилась, разглядывая зверя, и рассмеялась незлобно.
– Нет. То, чего он желает уже его, но он сам об этом ещё не знает.
Альгар на мгновение застыл, а затем тоже рассмеялся, да так, что медведь недовольно фыркнул. Он явно хотел ответить, но становиться человеком не собирался. Всё-таки зима, а стоять голышом посреди леса никому не хотелось бы.
Незаметно ярость отступила, и в голове стало тихо. Значит, можно возвращаться. Альгар поклонился Пряхе, коснувшись ладонью земли.
– Благодарю за помощь.
Та повела плечом и кивнула.
– Свидимся ещё, Змей.
Они вышли к кромке леса, где на пне лежала мужская одежда. Медведь отряхнулся и, кувыркнувшись, стал человеком. Кома зябко поёжился и принялся одеваться.
– У тебя много вопросов, – сказал Альгар.
– А у тебя есть ответы, но ты не станешь отвечать.
– А оно надо?
Полностью одетый Кома закрепил пряжку плаща и одёрнул кафтан.
– Змей? – осторожно спросил он.
– Змей, – подтвердил Альгар. – Как видишь, всё не так просто.
– Я знаю легенду. И сколько в ней правды?
– Столько же, сколько и лжи. Я не помню.
Кома подёргал себя за бороду и мотнул головой.
– О каком желании говорила эта женщина?
– Пряха может исполнить желание человека, но его он должен озвучить сам.
Они двинулись к городу. Альгар молчал долго. Он то уже знал и что за желание, и как оно исполнилось, но посчитал, что Кома должен об этом узнать сам.
Но брата мучил другой вопрос. Змей – древнее, страшное существо. Альгар мог и дальше держать это в секрете, но не лгать. Лгать брату – худшее прегрешение. Он начал свой рассказ с самого начала. И чем ближе был город, тем мрачнее становился Кома. Они остановились у частокола и долго молчали, смотря, как солнце заходит за еловые пики леса.
– Ты мой брат. Я знаю тебя много лет. Иного знания мне и не требуется.
Кома всегда говорил только то, что считал верным. Ему в равной степени были чужды ложь и подобострастие. Альгар несколько мгновений рассматривал протянутую руку, прежде чем скрепить слова рукопожатием.
– Эту ночь я хочу провести подле сестры, – сказал он, направляясь в город.
Глава 21. Милосердие
Кома поцеловал Анику в лоб, прошептал ей несколько слов и ушёл, забрав Гленну. Румп сжал плечо Альгара и заглянул в глаза, ища опасность. Удостоверившись, что эта ночь пройдёт тихо, он тоже вышел. Вслед за ним комнату покинули и остальные. Только Эрия осталась на лавке в углу. Она уснула сразу после заката и тихо посапывала, завернувшись в тёплое шерстяное одеяло, да Оскольд постанывал на кровати.
Альгар рассказывал Анике о прошлом. Обо всём том, что не решался рассказать раньше. О своих надеждах, желаниях, о том, как ему её будет не хватать, и о том, как он устал провожать друзей к предкам. О будущем он тоже говорил. О страхе быть запертым, и о Пряхе, что обещала ему долгожданное освобождение. А перед глазами стояла испуганная девочка, что потом выросла в красивую женщину, перед которой склонялись и короли, и султаны. Другие будут приходить и уходить, но только Аника останется навсегда первой и единственной.
– Как же я без тебя, сестрёнка? Кто охолонит меня теперь?
Он целовал холодные пальцы, ласково гладил по голове, звал, но только когда робкий рассвет пробился сквозь сдвинутые ставни, осознал: дальше он пойдёт в одиночестве.
– Ани…
Все эти годы, а прошло их без малого восемь десятков, он не замечал, как склоняется спина его сёстры, как косы покрываются инеем седины, как морщины прокладывают свои глубокие борозды на родном лице.
К чему бессмертие, если его не с кем разделить?
Зашевелился Оскольд, открыл глаза. Пошатываясь, он подошёл к Альгару и опустился рядом на скамью. Лицо брата было красноватым, но огонь не изувечил его. Куда больше досталось телу.
– Эх, братуша, – просипел он.
– Что мне делать Оси?
Брат склонился и поцеловал Анику в лоб, пригладил гладкие волосы.
– Жить, – ответил он. – Как жила она: уверенно, дыша полной грудью. Она не спрашивала: «Что делать?». Она делала.
Завозилась Эрия, высунула взлохмаченную голову из-под одеяла и рассеянно посмотрела на Альгара. Слышала ли она его исповедь? Какая разница.
А Эрия слышала. Не всё. И даже то, что достигло её уха, не понимала. И ей бы радоваться, что месть свершилась. Что человек, причинивший ей страдания – страдает так же. Но не такой ценой.
Сочувствие – вот то чувство, поселившееся внутри. Оно, словно маленький ребёнок, молило её сердце если не о прощении, то хотя бы о
