Я начну титровать! И введи ей два кубика промедола внутривенно, нужно снять болевой шок!
Пока Кристина с поразительной скоростью готовила раствор и набирала в шприц обезболивающее, я сам, контролируя ее действия, не отрывал взгляда от монитора. Она быстро ввела промедол в один из катетеров, а систему с норадреналином подала мне.
Я сам открыл зажим и начал очень медленно, буквально по капле, вводить раствор, внимательно следя за реакцией на мониторе. Цифры на мгновение замерли, даже чуть-чуть дернулись вверх, но затем, вопреки всем моим усилиям, снова неумолимо поползли вниз.
Все. Мы сделали все, что могли. Но это была лишь отсрочка. Консервативная терапия исчерпала себя. Мы лишь оттягивали неизбежное. Ждать было равносильно убийству.
Я стиснул зубы. План, родившийся в моей голове еще в палате, теперь был единственным выходом.
— Все, Кристина, это бесполезно, — я посмотрел на нее твердым, решительным взглядом, когда она начала готовить раствор с норадреналином. — Это лишь временная мера. Мы ее теряем. Я буду оперировать. И точка. Величко, — я повернулся к Пончику, который стоял, как вкопанный, и дрожал, как осиновый лист. — Ты будешь мне ассистировать? Или так и будешь столбом стоять?
Величко испуганно замотал головой.
— Н-нет, Илья, я не могу! Я боюсь! А вдруг что-то пойдет не так⁈ Меня же потом…
Кристина предприняла последнюю отчаянную попытку меня вразумить.
— Илья, послушай! У тебя же даже «Искры» нет! Эти дурацкие браслеты! Как ты собираешься оперировать без магии⁈ Это же самоубийство! И для тебя, и для нее!
Я посмотрел ей прямо в глаза. В ее прекрасных голубых глазах сейчас плескался неподдельный страх за меня. И это было приятно.
— Кристина, «Искра» мне сейчас не нужна, — я постарался, чтобы мой голос звучал как можно более уверенно. — У меня есть руки, есть знания. И этого вполне достаточно, чтобы спасти ей жизнь. Я и так справлюсь. А вот без ассистента мне будет туго. Так что, Величко, я спрашиваю в последний раз: ты будешь мне ассистировать или нет?
Пончик только еще сильнее затряс головой и что-то невнятно проскулил. Понятно. На этого «героя» рассчитывать не приходится.
Я снова посмотрел на Кристину. Она закусила губу, ее глаза мечутся от меня к пациентке, потом снова ко мне.
— Пойми, Кристина, — я понизил голос, стараясь достучаться до нее. — Если я сейчас этого не сделаю, она умрет. Просто умрет здесь, на наших глазах. А я не смогу с этим жить. Не смогу.
Она несколько секунд молча смотрела на меня, потом ее лицо вдруг стало решительным.
— Черт с тобой, Разумовский! — она выдохнула. — Похоже, ты действительно сумасшедший! Но… я с тобой!
И, не говоря больше ни слова, она быстро натянула на себя операционный халат, маску и перчатки, которые уже были приготовлены на столике.
Операция была сложной, но я справился. Мои руки, казалось, сами вспомнили все то, чему я их учил годами в прошлой жизни. Разрез, ревизия брюшной полости, удаление лопнувшего желчного пузыря, санация, дренирование…
Кристина ассистировала мне как заправская операционная сестра, четко и быстро выполняя все мои команды, подавая инструменты, отсасывая содержимое, протирая пот с моего лба. Она была на удивление спокойна и сосредоточена, и я был ей безмерно благодарен за эту поддержку.
Через пару часов, которые пролетели как одно мгновение, все было кончено. Мы наложили последние швы, когда дверь в операционную резко распахнулась. На пороге стоял дежурный реаниматолог, Мастер-Целитель Вячеслав Игоревич Кравченко.
Видимо, его бригада наконец-то закончила свою экстренную операцию, и до него дошли слухи о нашей самодеятельности. За его спиной маячил и дежурный хирург Зубов, который, судя по всему, и позвал подмогу.
Кравченко с нескрываемым изумлением посмотрел на нас — взмыленных, в окровавленных халатах, — а потом на только что прооперированную Захарову, подключенную к мониторам.
— Разумовский? Волкова? Что здесь происходит⁈ — он нахмурился, быстро подходя к операционному столу. — Зубов мне тут доложил, что вы решили поиграть в великих хирургов, пока все были заняты. Что у вас тут стряслось?
Я вкратце, но четко изложил ему всю ситуацию: отказ Шаповалова в плановой операции из-за высоких рисков, резкое ухудшение состояния пациентки, клиника разлитого перитонита и шока, отсутствие свободных хирургов и мое решение оперировать по жизненным показаниям.
Кравченко слушал молча, его лицо становилось все серьезнее. Потом он взял из рук Кристины историю болезни Захаровой, быстро пробежал ее глазами.
— Так… так это же та самая пенсионерка, которую Шаповалов сегодня велел не трогать! — он удивленно поднял на меня свои умные, печальные глаза. — А вы… адепт… провели ей лапаротомию и холецистэктомию? Сами?
Он тут же склонился над пациенткой, быстро проверяя ее рефлексы, реакцию зрачков, показатели на мониторе. Он приложил свою ладонь к ее груди, пропуская через нее свою мощную «Искру», оценивая работу сердца и легких.
— Ей было очень плохо, Вячеслав Игоревич, — я спокойно посмотрел ему в глаза, пока он проводил свой осмотр. — Острый перитонит, септический шок. Если бы мы не прооперировали ее немедленно, она бы умерла. Что еще оставалось делать?
Кравченко выпрямился, тяжело вздохнул и покачал головой. Он посмотрел на дренажи, выведенные из брюшной полости, на аккуратный шов на животе, на стабильные, хоть и не идеальные, показатели на мониторе.
— Ох, Разумовский, Разумовский… — он устало потер переносицу. — То, что вы ее спасли, — это, конечно, чудо. И то, что вы, будучи адептом без Искры, смогли провести такую операцию, — это вообще за гранью моего понимания. Но боюсь, это все очень плохо для вас закончится. Очень плохо. Шаповалов вас живьем съест, когда узнает.
Он посмотрел на нас с Кристиной.
— Всё, вы оба свободны. Идите, приведите себя в порядок. Здесь дальше мы сами разберемся. Пациентку переводим к нам в реанимацию. А вам, Разумовский, я настоятельно советую хорошо выспаться. Завтра у вас будет очень тяжелый день. Очень. Думаю, Игорь Степанович устроит вам такой разбор полетов, что вы надолго его запомните.
Мы с Кристиной, молча, покинули операционную и дошли до сестринского поста. Сил не было даже на то, чтобы говорить.
— Ну, Илья, — Кристина устало улыбнулась мне. — Похоже, мы с тобой сегодня натворили дел. Я дико устала. И если меня теперь из-за тебя уволят, то тебе придется взять меня на содержание. Ты же честный человек?
Я пожал плечами, чувствуя, как приятная усталость разливается по всему телу.
— Если
