По ряду причин мне показалось, что это очень подходяще – писать коротенькие эпизоды, коротенькие эссе [из которых складывается роман] и отделять их друг от друга какой-нибудь типографской загогулиной[534].
Например, полоской (__________) или тремя звездочками (***).
В романе «Фокус-покус» он пишет с прописной буквы определенные слова, которые принято писать со строчной, а все числительные (кроме тех случаев, когда с них начинается предложение) записывает цифрами («Может быть, ему казалось, что, если цифры разбавлять буквами, они потеряют свою силу»): например, «в 1 прекрасный день». В «Рецидивисте» он, наоборот, записывает годы не цифрами, а словами: «утро тысяча восемьсот девяносто четвертого года» и т. п. В «Галапагосах» он прямо в тексте заранее отмечает звездочкой имена тех персонажей, которым суждено умереть на страницах этого романа.
Все это нацелено на то, чтобы мы «услышали мелодию» и «испытали облегчение». Автора явно очень заботит, как его произведение будет выглядеть «на странице».
Кроме того, я очень люблю всякие шуточки, поэтому мои книги часто представляют собой мозаику: скорее это комические романы, а не трагические[535].
~
Некоторых читателей раздражает вечное повторение фразочки «такие дела».
Некоторые читатели сходным образом реагируют на эти графические причуды.
Иногда я тоже так себя веду.
~
Из-за этих приемчиков – и из-за общей «хорошей читаемости» – критики иногда недооценивают произведения Воннегута. Да и обычные читатели тоже. Некоторые говорят, что читали Воннегута только в старших классах или в колледже, словно лишь в эту пору жизни его можно принимать всерьез. Отвечая одному из литературных критиков, Джон Ирвинг замечал в New Republic, что «ясность Воннегута – плод тяжелого и отважного труда», разбивая в пух и прах абсурдное представление: «Если литературное произведение мучительно изломано и требует жутких усилий для своего прочтения, то оно наверняка являет собой нечто серьезное»[536].
Игровой подход Воннегута к тексту может создать у читателя ощущение, что К. В. небрежно относится к грамматике и пунктуации. Не далее как на прошлой неделе один аспирант Колумбийского университета в разговоре со мной занял именно такую позицию. Вовсе нет. Воннегут. Отлично. Владеет. И тем. И другим.
Он мог так развлекаться в своих текстах именно благодаря тому, что великолепно овладел механикой и архитектурой языка (и писательства как такового). Свобода дурачиться проистекает именно из мастерства.
~
Барри Каплан, один из айовских студентов Воннегута, как-то раз принес ему трехстраничный рассказ из одного-единственного предложения, «представлявшего собой, по сути, математическую формулу из области теории вероятностей. Воннегут спросил, не специализировался ли я на математике. Я ответил, что сам выдумал эту формулу: мне просто хотелось узнать, насколько длинное предложение я сумею написать – так, чтобы оно сохраняло смысл с точки зрения грамматики. Воннегуту это понравилось».
~
Об эффективности воннегутовского членения текста на абзацы можно написать целую научную работу. Скорее всего, кто-то уже это проделал.
«Переход на красную строку» зрительно занимает немного места, но именно его достаточно, чтобы взгляд и мозг читателя сделали небольшую паузу. Благодаря этому подчеркивается последняя фраза предыдущего абзаца и первое предложение нового. Вот пример из романа «Фокус-покус»:
В папке хранились рапорты частного детектива, которого Уайлдер нанял следить за моей личной жизнью. ‹…› Он не пропустил ничего из наших с Зузу выходок за весь второй семестр. Только 1 эпизод он истолковал неправильно: когда я поднялся на чердак конюшни, где покоились Лютцевы колокола до постройки башни и где 2 года назад был распят Текс Джонсон. Я пошел туда с теткой студента. Она хотела посмотреть на старинные соединения балок с центральным брусом – по профессии она была архитектор. Оперативник решил, что мы с ней занимались там любовью. Ничего подобного.
Любовью мы занимались поближе к вечеру, в каптерке при конюшне, в тени Мушкет-горы на закате[537].
~
Воннегут объясняет неожиданное обаяние главы о гармониумах в «Сиренах Титана», рассуждая о темпе и ритме повествования. В интервью Джону Кейси он говорит, что эти существа помогали «ненадолго ослабить общую мрачность» книги и что он «частенько думал обо всяких таких штуках», и добавляет:
