Конечно, опытный солдат может провернуть такое и на бегу, вопрос в сноровке, но, полагаю, какое-то время у меня было.
– Сбои! – не желая, чтобы в меня пальнули из пистолета, крикнул я, сдвигая засов на двери, за которой мы оставили наших спутниц.
– Почему стреляют? – Жена посла спросила это без всякого испуга.
– Блохие люби, ритесса. У беня солнцебвет.
– Я чувствую. – Ида сунула руну за щёку, забрала у меня колбу, жестом потребовав отодвинуться в сторону. Смотрела она только в коридор, откуда выбежали двое. Один с ножом, другой с шомполом под мышкой, на ходу засыпающий порошок из прокушенного патрона в ствол ружья.
Глаза колдуньи прищурились и, пожалуй, в первый раз, я увидел в них нечто совершенно ледяное, нечеловеческое, с чем не сталкивался даже на кладбище Храбрых людей, когда она приказала прикончить меня. Кажется, сейчас она собиралась отыграться за весь испорченный вечер.
Из-под её красивых губ потёк лиловый свет, и она сказала медовым голосом, пробравшим меня до мурашек, пускай я и был абсолютно устойчив к силе её ветви:
– Неужели вы желаете причинить вред той, кого любите?
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. НОЧЬ ЦВЕТА ИНДИГО
Если оперировать банальностями, как скальпелем над раненым в Иле, то письма – проводники неизвестных новостей. В этих конвертах: белых, жёлтых и голубых, залитых алым или тёмно-бордовым сургучом, пахнущих табаком, чернилами, духами, кожей или кофе, среди ровных или кривых строчек, аккуратных или совершенно нечитабельных – может прятаться всё, что угодно.
Начиная от любовного послания и заканчивая известием о кончине обожаемой бабушки.
Передо мной, на письменном столе, в стопке лежало семь разных конвертов – почта, пришедшая сегодня утром, которую я забрал у мужа управляющей «Пчёлкой и Пёрышком». Альбинос, зная мои предпочтения, приложил к корреспонденции ещё новостной городской листок, сейчас утянутый Амбруазом и изучаемый с неспешной придирчивостью где-то в библиотеке.
Я провёл по письмам ладонью, распределяя по столешнице, словно игрок в карты. Изучил «расклад», перебирая последовательность дальнейшей «игры». Приняв решение, потянул на себя верхний ящик стола.
Отодвинул в сторону кусок яичной скорлупы. Маленький фрагмент, оставшийся мне на память. Толстая, почти в полдюйма, ярко-бирюзовая, в чёрную неровную крапинку. Всё хотел отнести её в ювелирную мастерскую, заказать какую-нибудь очаровательную безделушку – браслет или серьги, а уже столько лет прошло, но так и не нашёл на это времени. А может, просто так и не придумал, какой результат хочу получить.
Взял нож для писем, вскрыл первое.
Счета за семестр от университета Айбенцвайга. Элфи выбрала категорию свободного слушателя, что позволялось девушкам, не достигшим права поступать в силу юного возраста. Она посещала некоторые интересующие её лекции, пару практикумов – химия и анатомия, а также ежемесячные публичные диспуты на центральной кафедре, когда выступал декан с лекциями по истории. Это стоило денег и я, обмакнув перо в чернильницу, написал поперёк бумаги своё одобрение, а затем бросил её в плоскую корзинку на краю стола. Для Амбруаза. Всё, что касается обучения девчонки и фундаментальных наук, проходит через него.
Обычно он разбирается с университетом и вносит плату, благо деньги я доверяю ему свободно.
Второй конверт, удивительно большой, особенно если сравнивать с его содержимым – узким клочком шершавой бумаги. Текст тоже подходил вне всякой меры:
Было весело. Тебе следует чаще посещать культурные мероприятия столицы.
Капитан в своём стиле. То, что любой нормальный человек считает, по меньшей мере, совиным помётом, Август оценивает как весёлый досуг. Не важно, что мозготряс сунул ему ментальное щупальце куда-то под мозжечок.
«Весело»!
Впрочем, я рассмеялся. Мой мир бы обеднел, не будь таких людей, как командир «Соломенных плащей».
– Вне всякого сомнения, мой друг. Вне всякого сомнения, – пробормотал я.
Следующий конверт – пахнущий как раз табаком, узкий и хищный, залитый знакомой печатью с изображением ветки цветущего вереска. Фрок, уже прознавшая о случившемся два дня назад, требовала (именно требовала) немедленного отчёта о произошедшем. А ещё моего личного присутствия.
Я подавил в себе желание смять письмо и отправить его в мусорную корзину. У меня есть какое-то количество поступков в год, когда я разрешаю себе вести себя точно невоспитанная свинья. Но это количество столь невелико, что лимит можно исчерпать довольно быстро. В любом случае, прямо сейчас я не собирался ей отвечать, иначе это займёт большую часть дня.
Отложим до более подходящего момента.
Снежно-белый конверт, алые вензеля со вздыбившимся медведем, удерживающим в пасти лосося, большая сургучная клякса, малахитовая нитка в ней. Заверения от Ивана и Варвары Устиновых в вечной дружбе, приглашение в посольство в удобное время. Письмо было приложено к подарку – сейчас он стоял в углу, рядом с горшком цветущего адениума: массивный светло-коричневый квадратный ящик с шестью бутылками прекрасного нуматийского креплёного.
Осталось пять бутылок. Амбруаз так курлыкал над презентом и изображал не то голубя, не то грифа, что пришлось позволить ему утащить одну бутылку для себя. Через час услышу клавесин, а ещё через час он точно уснёт до вечера.
Два конверта.
Я выбрал бледно-синий, украшенный тиснением в виде жёлтых мимоз. От него знакомо, едва уловимо пахло магнолией. Ида тоже писала благодарности, хотя сделала не меньше, а даже больше меня. Она надеялась, что мы ещё увидимся в ближайшее время.
Её поцелуй на прощание, лёгкое касание губами щеки, до сих пор грел мою кожу. Так же как мои губы нет-нет да и опаляло наваждение несуществующего поцелуя Осеннего Костра, поймавшей в свои объятия несчастного Калеви.
Может, я и невосприимчив к истинной магии Кобальтовой ветви, но не могу не признать, что какое-то воздействие на Рауса Люнгенкраута, вне всякого сомнения, оказывается. У женщин есть своя магия. Загадочная усмешка Капитана, разглядывающего нас с Идой – тому подтверждение. Кажется, что сукин сын знает все тайны мироздания, просто не спешит делиться ими с кем-то вроде меня.
Ида в Солнечном павильоне сожгла одну из граней своей и без того не новой руны, но обездвижила всю оставшуюся четвёрку. На одного колдовство повлияло настолько сильно, что у него начался припадок и он умер в корчах на полу, захлебнувшись пеной.
Август не преминул равнодушно отметить, что бандита сразила материальная форма любви.
С тремя другими она также не рассчитала силы из-за бурлящих эмоций, и пришедшие за мозготрясом могли только лежать, да булькать в потолок. Занимались этим, пока не прибыли грачи, Фогельфедер и прочие люди лорда-командующего.
Меня это разочаровало конечно же. Очень хотелось задать несколько вопросов, но теперь, зная нелюбовь некоторых господ из служб делиться с чужаками информацией – я в жизни не узнаю, какой умник отправил молодцов за трофеем из мозготряса.
Нас тоже допросили (это уже входит в привычку, как я посмотрю),
