В тихий омут буйной головой
Палата, в которой проживал мужчина, была двухместной, но находился он там один. Всё-таки большинство раненых не оставались в госпитале, а переправлялись на Большую землю, где они могли пройти более качественную реабилитацию, поэтому в «спокойное» время в госпитале были лишние койко-места, и этим пользовались для того, чтобы обеспечить максимальный комфорт выздоравливающим. Сейчас в палате, кроме самого «Шелаева», находилась Маргарита Львовна, психотерапевт госпиталя. Судя по всему, она уже начала предметную беседу с пациентом:
– Я не понимаю, что вы от меня хотите! – Лже-Шелаев говорил на повышенных тонах. – Я рассказал вам всё, что помню. Я не виноват… я продал свои воспоминания, понимаете?
– Зачем? – с порога спросил Владимир Григорьевич.
Мужчина потупился:
– Не знаю. Может быть, я нуждался в деньгах.
– Вы понимаете, что ваша история звучит фантастично? – спросил Владимир Григорьевич. Мужчина кивнул. – Мы проверили через органы ЗАГС, человека с таким именем, фамилией, отчеством и датой рождения никогда не существовало.
– Наверно, она как-то подчищает следы, – неуверенно сказал лже-Шелаев.
– А как вы объясните, что ваша история изложена в мистическом романе одного известного писателя? – спросила Маргарита Львовна.
– Никак, – вздохнул лже-Шелаев. – У меня нет для этого объяснения.
– Мы зашли в тупик… – сказал Владимир Григорьевич. Надежда увидела, что лже-Шелаев расслабился. Возможно, у него появилась надежда на то, что его оставят в покое и…
Если честно, Надежде бы хотелось оставить его в покое. Очевидно, мужчина пострадал от украинских нацистов и, вероятно, они хотели заполучить его не для того, чтобы попить с ним чаю. Она сама и весь персонал госпиталя многое повидал, попадались им и освобождённые или сбежавшие пленники секретных тюрем СБУ. Некоторые были так искалечены, что волосы дыбом становились от осознания того, что подобное мог сотворить кто-то, считающийся человеческим существом.
Но…
На карту было поставлено слишком многое. Интерес к «Шелаеву» таких структур, как ЦРУ, MИ6 или та же Black & Veatch возник не на пустом месте. С лже-Шелаевым была связана тайна, а тайна на войне почти всегда означает опасность…
Ей хотелось оставить мужчину в покое, но вместо этого, дождавшись, когда тот выдохнет, Надежда спросила, твёрдо и внятно:
– Вам знакомо имя Пётр Сидорчук?
Лже-Шелаев побледнел – Надежда впервые видела, как бледнеют так быстро, словно вся кровь разом отхлынула от его лица. Посеревшие губы шевельнулись, и «Шелаев» что-то пробормотал.
– Что вы сказали? – спросил Владимир Григорьевич. Лже-Шелавев вскинул голову, его глаза сверкнули:
– Это. Мой. Брат, – чеканя каждое слово, произнёс лже-Шелаев, а затем – Надежда и Владимир Григорьевич едва успели подхватить его – мужчина упал в обморок.
* * *
Маргарита Львовна принесла нашатырь. Шелаева-Сидорчука привели в чувство. Придя в себя, мужчина… зарыдал.
Надежда и Маргарита Львовна переглянулись – должно быть, психиатр тоже была не в восторге от идеи выбить ломом двери, за которыми таилось что-то, от чего мужчина пытался отгородиться.
– Зачем вы это сделали? – всхлипывал Сидорчук. – Зачем заставили вспомнить то, что я так старался забыть? Я сумел найти себе Старьевщицу, не важно, реальную или нет. Я избавился от этих воспоминаний, а вы…
– Простите, – сказал Владимир Григорьевич абсолютно искренне. – Это только моя вина. Но накануне на госпиталь напали и требовали выдать вас. И я должен знать почему.
А Надежде хотелось знать, от какого ужаса так пытался сбежать этот человек. Но она, конечно, не стала об этом говорить.
– Хорошо. – Мужчина всхлипнул, вытер глаза кулаком и даже чуть приосанился. – Наверно… наверно, нельзя всю жизнь бегать от своего прошлого. Но то, что я сделал… это ужасно, и я не знаю, как с этим жить.
– Мы поможем вам, – заверила Маргарита Львовна. – Обещаю, мы вам поможем.
– Боюсь, мне никто не поможет, – отмахнулся Сидорчук. – Наша фамилия слишком тривиальна, чтобы быть известной. Мой дед и тёзка, Павел Петрович, работал на НКВД[110], потом на КГБ[111]. Он разрабатывал яды на основе природных образцов, таких как тетрадотоксин[112]. Он старался вывести формулу, при которой факт отравления было бы невозможно обнаружить. Эта работа ведется всеми разведками мира, так что ничего уникального.
Отец тоже был гениальным биохимиком и, конечно, тоже работал на ту же структуру. Правда, его разработки лежали в другой сфере – он искал «сыворотку правды», препарат, блокирующий способность врать. Насколько я знаю, разработать такой препарат не удалось никому, но если кто-то был к этому близок, так это мой отец, Петр Павлович Сидорчук. Не знаю, что именно на него повлияло, но работа сделала его законченным пацифистом.
Отец умер в тысяча девятьсот девяносто первом году, через пятнадцать минут после того, как узнал о самоубийстве Крючкова[113], – сердце. Брату было пятнадцать, мне – четыре. Мы оба были прилежными учениками, золотыми медалистами, оба с отличием окончили университет – брат стал химиком, я – микробиологом. Но перед этим у нашей семьи был очень сложный период. Мы потеряли отца, а с ним – благополучие и безопасность. Союз развалился, наша семья осталась на Украине. Наступили «лихие девяностые» – в России было плохо, а на Украине – ещё хуже. Нас спас Пётр. Не знаю, с кем он тогда связался, но деньги вновь появились и по тем временам – очень солидные. Мы с мамой даже не заметили, что что-то изменилось в жизни.
Потом я узнал, что Петр разрабатывал наркотики для мусульманских фундаменталистов, поставлявших их в Европу. Он водился с людьми Масхадова[114], с афганцами, потом – с албанскими косоварами[115]. На этом он сколотил себе состояние, и в начале нулевых стал долларовым миллионером. Брат погиб в феврале две тысячи шестнадцатого в загадочной автокатастрофе – может быть, его убрали. Но к тому моменту он успел познакомить меня с Коэном.
Мистер Коэн был представителем компании Metabiota. По его словам, компания занималась разработкой новых методов лечения болезней, в частности – предотвращением пандемий и эпидемий. Брат охарактеризовал меня как микробиолога от Бога – скажу без ложной скромности, это так и есть. К моменту нашего знакомства у меня в семье был кризис – жена пилила меня за то, что я сижу на шее у брата, и я готов был взяться за любую работу, лишь бы получить независимость. Мои услуги оплачивались очень хорошо, настолько хорошо, что я не особо задумывался над тем, что я делаю и зачем это нужно.
А занимался я разработкой вирусов. Коэн объяснил мне, что для тестирования препаратов нужны вирусы, которых пока ещё нет в природе, но которые могут появиться. Меня устроило это объяснение. Возможно,
