Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
именами сотен детей. С собой у них была большая лопата. Был полдень, женщины в ботинках на толстой подошве с трудом пробирались через груды кирпичей и щебня. Дом был уничтожен во время восстания, и его задний двор представлял собой свалку из искореженного металла и разного мусора. В 1945 году Варшава была именно такой, мрачной и почти лишенной деревьев[397]. Они искали несколько часов, но ничего не нашли. Списки вместе с журналами и бухгалтерскими записями Ирены оказались утеряны навсегда, как и многое в городе[398].
Но они не сдались. Ирена и ее группа решили восстановить по памяти хотя бы часть фамилий. Список так и не был закончен. Ирена признавала, что были дети, которых они просто не помнили. Частично восстановленный список был аккуратно перепечатан на найденной среди руин печатной машинке Яги. Когда все было готово, Ирена передала напечатанное Адольфу Берману, ставшему главой Центрального комитета польских евреев[399]. В 1945 году он возьмет список с собой в край, что тогда еще назывался Палестиной, и сегодня он хранится в архиве в Израиле, из уважения к неприкосновенности личных историй тысяч людей.
«Позвольте мне особо подчеркнуть, что мы кто угодно, но только не герои, — настаивала Ирена в разговорах с теми, кто хотел провозгласить ее таковой[400]. — Это слово меня раздражает. Наоборот, я чувствую угрызения совести за то, что сделала слишком мало». Впоследствии Ирена десятилетиями трудилась, чтобы воссоединить разлученные семьи.
У Яги Пиотровской и Яна Добрачинского были свои собственные списки детей, прошедших через католические приюты и получивших новые документы, но их истории расходились с историей Ирены[401]. По словам Яги, она превыше всего ценила то, «что во время войны поступала достойно», и очень этим дорожила. В период оккупации через ее дом прошло больше пятидесяти человек, и всегда она действовала с колоссальной, неподдельной смелостью. Но при этом она получила, по ее же словам, «глубокую рану в сердце». «Когда в 1945 году Польшу освободили, еврейскую общину восстановили, — объясняет Яга[402]. — Мы с Янеком Добрачинским пришли к ним, чтобы вручить списки спасенных детей». Однако лидеры общины не забыли разговор, когда-то произошедший с Яном. Адольф Берман припомнил ему слова, сказанные в момент, когда еврейские родители были бессильны, о том, что дети, когда станут достаточно взрослыми, смогут сами выбирать веру. Вы крестили их и сделали христианами, — последовал возражающий ответ. «В ходе того разговора нам сказали, — вспоминает Яга, — что мы совершили преступление, фактически похитив из общины сотни детей, насильно их крестив и тем самым оторвав от еврейской культуры… Мы уходили оттуда, полностью уничтоженные»[403]. Сорок лет спустя Ягу все еще мучили эти мысли.
Окончание войны поставило перед Иреной и Адамом еще несколько острых вопросов. Как Ирене быть со своим браком? И что делать, если уж на то пошло, со своим Адаму?
К концу 1946 года вопрос встал ребром. Когда Митек вернулся в Варшаву из лагеря военнопленных в Германии, Ирена была на пятом месяце беременности[404]. Они с Адамом ждали девочку. Что Митеку оставалось делать? Развод оформили быстро. Адаму тоже нужно было разобраться со своими трудностями, прежде чем они начнут с Иреной что-то новое. О личных делах Адама в тот период известно немногое, кроме того что после развода он и Ирена сохранили с его бывшей женой добрые отношения. Правда, мать Адама Леокадия по неизвестным причинам, скорее всего из-за его побочной любовной связи, все еще была на него зла[405].
В 1947 году, после десяти лет временами страстной, временами безнадежной любви, Ирена и Адам наконец поженились. 31 марта 1947 года Ирена родила первенца, девочку назвали в честь бабушки Яниной. В 1949 году на свет появился сын Анджей, к несчастью умерший еще в младенчестве, а несколько лет спустя — второй сын, Адам.
После войны Ирена сохранила верность делу всей жизни. Свои силы она без остатка отдала службе социальной работы. Все последующие годы до самого конца своей долгой жизни она рука об руку работала с Марией Палестер и ее приютом в Окенце. Дверь ее дома всегда была открыта для каждого из 2500 спасенных ею детей. Она была, по словам одного свидетеля, «самой яркой звездой в темном небе оккупации», и эта звезда никогда не померкнет[406].
Кода
Исчезающая история Ирены Сендлер,1946–2008 годы
В
красивой сказке или фильме так бы и закончилась удивительная история Ирены Сендлер. Мы бы прочли, что травмы войны лишь слегка ее затронули, о том, как тихому героизму Ирены Сендлер отдают дань уважения по всей Польше, и я бы сказала, что лишь из-за того, что все это случилось в далекой-далекой стране, вы никогда о ней не слышали.
Но послевоенная жизнь в коммунистической Варшаве была отнюдь не легкой, особенно для тех, кто боролся за независимость Польши во время восстания; в течение всех 1940-х и 1950-х Советский Союз преследовал его участников и тех, кто, подобно «Жеготе», обратился за помощью к западным союзникам. Многие из тех, с кем близко работала Ирена, тогда оказались в опасности, и сама она долгие годы жила под постоянным подозрением со стороны власти. С падением нацистской Германии антисемитизм не исчез сам собой, и у многих выживших евреев были веские причины хранить молчание о своем прошлом. Имена были изменены. История была переписана.
Поэтому и вся эта история оказалась похоронена, и обсуждать ее можно было лишь в редеющем с каждым годом кругу прежних товарищей. Было опасно говорить о том, что они сделали вместе. Ирена была потрясена, когда — после того как она всю жизнь оставалась социалистом — правящая коммунистическая партия наказала ее за героизм, запретив ее детям получать образование в послевоенной Польше. Только среди старых друзей Ирена могла свободно говорить о прошлом. Иногда она будет искать Ракель — единственную из ее оставшихся университетских друзей, не считая Адама и Регины, — чтобы вспомнить о восстании в гетто. «Были моменты, когда она избегала меня, — писала Ирена об этой долгой послевоенной дружбе, — иногда мы не виделись по два-три года[407]. В это время она пыталась хоть немного забыть прошлое и радоваться настоящему. Но иногда ее охватывала тоска по ушедшим близким, родителям, братьям и сестрам, людям, с которыми она вместе росла. В такие моменты она приходила ко мне». В эти дни Ирену саму переполняли воспоминания о Еве Рехтман и Йозефе, Але и докторе Корчаке, о детях, которых она не успела спасти. Десятки
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
