молодой, только что выпущенный из нового морского училища минер Синько. Рябой и нескладный крестьянский парень, на котором как-то ненастоящей выглядела морская форма. Оправдает ли он надежды своего учителя Лени Гроссера, и вообще что получится из всех этих новых так называемых красных командиров?
— Василий Андреевич, — поправил его Бахметьев.
— Товарищ старший помощник, — упрямо повторил Синько, — механик не дает воздуха для накачки торпед.
Бахметьев пожал плечами. Официальные обращения в разговоре между лицами командного состава были ни к чему, но если Синько хотел их придерживаться — пожалуйста!
— У него мало пару. Обещает дать через полчаса. Я с ним сговорился.
— Есть, — ответил Синько и, приложив руку к козырьку, четко повернулся кругом.
Это Бахметьеву уже совсем не понравилось. Его самого когда-то учили таким солдатским манерам в Морском корпусе, но на кораблях даже в те времена щелкать каблуками. было не принято.
В юности он впитал в себя дух своеобразного гардемаринского свободомыслия, затем воспитывался на миноносцах, где служба шла по-семейному, и, наконец, прошел сквозь всю Гражданскую с не признававшей никаких формальностей матросской вольницей.
Вообще говоря, он многого не понимал, а потому с неодобрением смотрел вслед удалявшемуся Синько. И нисколько не был удивлен, увидев, что один из новых моряков, длинный, худощавый юноша, весьма недвусмысленно усмехнулся.
Впрочем, усмехаться ему отнюдь не полагалось... Особенно столь демонстративным образом. Делать по этому поводу замечание, конечно, нельзя было, но все же познакомиться с иронически настроенным юношей следовало.
— Как ваша фамилия? — спросил Бахметьев.
— Ермашев, — ответил моряк. — А как ваша?
Помощнику командира ни при каких обстоятельствах не полагается терять самообладания, а в иных случаях надлежит вести себя дипломатично.
— Моя фамилия Бахметьев, и я здесь старший помощник командира.
Сказано это было так, чтобы Ермашев сразу почувствовал, с кем имеет дело. Тем не менее ответ снова получился довольно неожиданный:
— Очень приятно.
Бахметьев стиснул кулаки в карманах, но сдержался. Поднимать скандал не имело решительно никакого смысла. Нужно было как можно скорее закончить неудобный разговор. Одно мгновенье он подумал и, точно что-то припомнив, приказал:
— Вызовите мне боцмана.
Приказал для того, чтобы заставить Ермашева от него уйти, потому что собственный его уход выглядел бы отступлением.
— Есть! — с прохладцей ответил Ермашев и не спеша пошел искать боцмана, кстати сказать, Бахметьеву совершенно не нужного.
Весной двадцать третьего года, в самом начале строительства нового, Красного флота, либеральные миноносные традиции, конечно, были не к месту, и Василий Бахметьев только что имел возможность в этом убедиться.
К сожалению, я должен отметить, что из полученного урока он не сделал никаких выводов. Может быть, потому, что ему было некогда — перед первым выходом в море у старшего помощника всегда бывает много работы.
Как бы то ни было, за ужином, взглянув на минера Синько и сидевшего рядом с ним тоже только что выпущенного из училища вахтенного начальника Рафаилова, он недовольно поморщился.
Оба они сидели в новеньких тужурках, точно собирались на берег, а ему отлично было известно, что они никуда не пойдут и после ужина снимут свои тужурки. Кому это было нужно? На кой черт они каждый раз переодевались, когда шли к столу?
Он сам сидел на своем председательском месте в простом рабочем кителе, и парадный вид молодых командиров его раздражал.
Не его одного, впрочем. Жорж Левидов тоже все время неодобрительно посматривал на Синько и Рафаилова и вдруг, набравшись храбрости, заявил:
— Не понимаю, зачем нам ножи подали.
На ужин была отварная треска с картофелем, и Жорж Левидов хотел осторожно намекнуть незнакомому со светскими правилами Рафаилову, что ножом ее резать не полагается.
Намек его, однако, понят не был. Рафаилов ножа из рук не выпустил и продолжал есть с аппетитом. И никто из присутствовавших не пожелал начать дискуссию о правилах хорошего тона.
Наконец комиссар Лукьянов протянул тарелку за прибавкой и сказал:
— Завтра устроим общее собрание.
— В одиннадцать, — подтвердил командир Шестовский.
18
Сильная струя воды била по палубе, по надстройкам, по висевшему на шлюпбалках моторному катеру. Белая пена шипела под ногами, брызги летели в лицо, и тонкая водяная пыль, сверкая всеми цветами радуги, висела в воздухе.
Палубу осушали швабрами и стирками — деревянными с полоской резины лопатками, медь чистили тертым кирпичом, незакрашенные части орудий и торпедных аппаратов протирали ветошью.
Боцман Илья Герасимович степенно прохаживался из конца в конец по всей верхней палубе и тонким голосом покрикивал:
— Веселей! Веселей! Кончать надо!
И молодежь работала весело. Тоже покрикивала и даже смеялась, но главным образом чистила, скребла и протирала. Словом, старший помощник капитана Василий Андреевич Бахметьев имел все основания быть довольным приборкой.
Уже гудели вентиляторы и горячий воздух маслянистым маревом поднимался над трубами. Уже весь корабль был приведен в порядок и все, как надлежит, закреплено по-походному. Уже молодой минер Синько вместе со своими подчиненными заканчивал изготовление торпед к выстрелу.
Он действовал уверенно и спокойно. Даже своего главного старшину иногда останавливал:
— По порядку. Если сразу все делать, что-нибудь забудем.
А один раз взял ключ у торпедиста, мгновенно установил прибор расстояния, сразу же снова сбил установку и потребовал, чтобы торпедист опять все проделал.
Бахметьев не отрываясь на него смотрел. Когда-то, очень давно, он тоже пришел на миноносец молодым минером. И ни черта, в сущности, не знал. Вынужден был учиться у своего старшины Семена Плетнева.
Почему этот Синько так ловко распоряжается? Неужели сейчас выпускают лучших минеров, чем в его время из его корпуса?
— Вы хорошо знаете свое дело, — сказал Бахметьев, и минеру Синько его похвала, видимо, была приятной.
— Немного знаю, — ответил он и, точно извиняясь, добавил: — Я до училища три года старшиной плавал на этом самом миноносце.
Значит, Синько был из тех, кого раньше называли нижними чинами и не считали людьми. Очень хорошо, что времена переменились. Флот на этом определенно выигрывал.
— Заходите вечером ко мне, — сказал Бахметьев. — Потолкуем о разном.
Потом было общее собрание. Очень странное и совершенно не похожее на все, что он видел до сих пор.
Обычно на таких
