золотой бумагой и перевязанный красной лентой. Она наклонилась вперед, взяла его, несколько мгновений вертела в руках, а затем открыла. Внутри была синяя бархатная коробочка, а в ней – великолепные часы с прямоугольным циферблатом, золотым корпусом и зеленым кожаным ремешком. Анна, широко раскрыв глаза, взяла их, долго разглядывала, а когда перевернула, заметила, что на обратной стороне выгравирована надпись.
Затаив дыхание, она поднесла часы к глазам и вслух прочитала:
Анне от Антонио.
На все оставшееся время.
25
Лето 1951 года
– И что же это будет?
– А кто его знает. Вроде как школа.
– Да не школа это. Говорят, будет что-то вроде «дома».
– Так это разве не дом?
– Ну да, только дом непростой. Дом для женщин.
– А нам-то, мужикам, с этого что?
– Да что это еще такое?
– Ну, будут они там всякими делами заниматься. Женскими.
– Да ну, я слыхал – школа это.
– Говорю же тебе – нет.
Антонио потягивал кофе в баре «Кастелло» и волей-неволей прислушивался к разговору мужчин, игравших на улице в брисколу.
– Моей жене почтальонша обещала показать, как стеганые одеяла шить, когда дело пойдет, – встрял в разговор кудрявый мужчина за соседним столиком.
– Ну вот, я же говорил? Школа, только женская, – самодовольно бросил первый игрок.
– Я слышал, что там еще и читать-писать учить будут, и истории всякой, и географии, и счету, – сказал другой, пригладив пышные усы.
– А я что говорю? Школа это, – не унимался первый.
– Ладно, пусть школа. Но я все равно ничего не понимаю. Чужачка, вот и идеи такие же. Она что, не знает, что у нас школы уже есть? – проворчал второй.
Антонио ухмыльнулся про себя. Он уже не в первый раз слышал подобные пересуды про Женский дом, задуманный Анной. Похоже, во всем городке никто ничего толком не понял. Ясно было одно: почтальонша затеяла «что-то этакое» в доме чокнутой Джованны.
Кто-то судачил, что она купила этот дом за бесценок, кто-то – что Джованна подарила его Анне, чтобы расплатиться за помощь. «Еще бы. Живет на ее деньги», – шипели злые языки. А другие добавляли: «А раньше-то на деньги Карло жила, Царствие ему Небесное».
Антонио поставил чашку на стойку и вышел. Мужчины мигом примолкли.
– Как думаешь, он нас слышал? – зашептал первый игрок, склонившись ко второму.
– А что такого-то? Мы же ничего дурного не сказали, – пожал плечами тот.
– Добрый день, синьоры, – поприветствовал их Антонио с улыбкой.
– И тебе добрый, Антонио, – нестройно откликнулась компания.
– Ты вовремя. Мы как раз про твою невестку говорили.
– Да слышал я, слышал, – кивнул Антонио, засовывая руки в карманы брюк.
– Ну так объясни нам, что это за… ну, эта ее задумка, – спросил кудрявый. – Моя жена и та не поняла.
– Видите ли… – Антонио задумчиво потер нос. – Я скажу так: в чем-то вы все правы. Это место для разных дел… Но только для женщин. Это будет и школа для тех, кто не смог получить образование, и мастерская, чтобы ремеслу обучаться, и убежище для тех, кто в беде…
Мужчины недоуменно переглядывались.
– В общем, специальное место, чтобы помогать людям. Ни больше ни меньше, – подытожил Антонио и зашагал прочь. Вслед ему донеслось ворчание:
– М-да. Теперь я понимаю еще меньше, чем раньше.
Когда около двух месяцев назад Анна с энтузиазмом рассказала ему о своем Женском доме, на сердце у Антонио потеплело: он наконец-то вновь увидел в ее глазах ту искру, которую так хорошо знал и которую любил в ней больше всего на свете. Так же сверкали ее глаза, когда она решила участвовать в конкурсе на должность почтальона и когда начала собирать подписи за избирательное право для женщин.
Это была искра вызова, брошенного миру.
С тех пор как Карло заболел, глаза Анны потухли. Поэтому для Антонио было настоящим облегчением видеть, как она вдруг ожила и с головой погрузилась в новый проект. И пока Анна описывала ему задумку, он почувствовал и гордость: только ей могла прийти в голову такая идея. Нечто совершенно новое и способное принести женщинам огромную пользу.
– Позволь мне помочь тебе, – предложил он.
И он не жалел себя: за несколько недель они с Анной вынесли из дома старую мебель, погрузив ее на телеги, которые Антонио пригнал с маслодельни вместе с двумя самыми дюжими работниками, заменили ворота, покрасили двери и окна, выкорчевали сорняки и отгородили грядки, залатали дыры в крыше. Иногда, в разгар работы, они ловили взгляды друг друга и улыбались как заговорщики.
Анна порой останавливалась, задумчиво глядя вокруг. «Теперь я вижу все еще яснее», – говорила она.
– На собственный бы дом столько сил тратил! – ворчала Агата, когда Антонио возвращался к ужину. – Сколько раз я просила купить новую мебель? И содрать эти страшные обои, что твоя мать повесила, Царствие ей Небесное.
Когда она заводила эту пластинку, Антонио давал ей выговориться, уверенный, что рано или поздно она угомонится. Но Агата продолжала:
– В городе никто ничего не понимает, я уж тем более. Это еще что за Женский дом? Опять она со своими бредовыми идеями… И зачем ей вечно тебя впутывать?
Теми же вопросами ее изводили подруги-богомолки на последней субботней встрече. Когда Агата зашла к соседке и села на свободный стул, вдруг воцарилась тишина, а женщины, уже сидевшие в кругу, начали переглядываться.
– Ну? Чего примолкли? – нахмурилась Агата.
Соседка, худощавая и розовощекая дама в черном с заметными усиками над верхней губой, посмотрела на других и наконец набралась храбрости:
– Да нет, мы просто беспокоились за тебя… Не тревожит ли тебя эта история…
– Какая еще история? – перебила ее Агата, занервничав.
– Ну эта… С твоим мужем и невесткой…
Агата заерзала на стуле.
– Ты о чем вообще?
– Ради всего святого, не пойми нас неправильно, – вмешалась другая, дородная дама с иссиня-черными волосами. – Все же знают, что Антонио ей помогает денно и нощно в этом Женском доме. А что за дом – никому не понятно.
– Когда никому ничего не понятно, значит, дело нечисто. Так мой отец всегда говорил, – встряла пожилая женщина с белесыми бровями и сиплым голосом.
– Ну прямо денно и нощно. Вечно вы преувеличиваете! – отрезала Агата. – От силы пару часов в день, не больше.
Женщины опять переглянулись.
– Но почему она втянула в это именно твоего мужа? – не унималась соседка.
– И правда. Если это дело для женщин, при чем тут он?
– И к сбору подписей тоже его привлекла, помните? – сказала пожилая.
– Неужто вы забыли, что он брат Карло, Царствие ему Небесное? – возразила Агата, осенив себя крестным знамением. Остальные тоже истово перекрестились.
– И что с того? Теперь она будет на вашем горбу ехать? – гнула свое соседка.
Вот-вот, все верно, вздохнула про себя Агата. Антонио теперь заботился о двух семьях – своей и брата. После смерти Карло он только и делал, что бежал к Анне по первому зову. «Могла бы и сама справиться! И какого черта она вообще к нам приехала!» – не раз думала Агата в приступе ревности. Но вслух сказала:
– Знаете ведь, какой он, мой Антонио: слишком добрый, щедрый… Я так горжусь им и всем, что он делает для нашей невестки и племянника, – подчеркнула она, надеясь раз и навсегда пресечь пересуды.
– Конечно, он добрый! Душа нараспашку! Всегда таким был, с детства, – пришла ей на выручку дородная дама.
Остальные смущенно переглянулись и примолкли.
Помолчав, соседка начала читать «Аве Мария», и остальные дружно подхватили.
Агата читала молитву, опустив голову и прикрыв глаза, и где-то между
