Машет руками, бороденка трясется, рожа красная, не хуже барона Робаша. Дантеро же, напротив, бледнеет все сильней. Сел на пенек, сжал кулаки, стиснул зубы.
– Кошич быть друг Урта! – продолжает кипеть праведным гневом шаман. – Если подождать, то спасти! Беда!
– Так, так, – говорю я. – Интересный какой друг.
– Хороший друг! Очень хороший!
– Очень хороший друг в кандалах. Очень хороший друг горбатился на тебя, Урта, в шахтах, один, скованный цепью, а ты в благодарность за добытый ребис кормил его объедками. Так?
Дантеро едко усмехается.
– Так, Лео, – отвечает он. – Всё так.
«С тобой я еще побеседую», – думаю я, а вслух спрашиваю:
– А что скажет уважаемое сообщество в лице Чехонте, Противного, Сопельки и Кухарчука?
– Что скажет… – почесав затылок, покумекав, отзывается Чош. – Видал я шнеев, правда в повязках, да издали, но скажу – твари те еще. Однако ничего худого они мне не сделали. И в случае с этим… как вы его назвали? Кошич, кажется? Я, прежде чем осудить, или похвалить, лучше спрошу: после того, как ты, Урта, обнаружил, что шахту затопило, сколько ждал? День, два?
– Урта сразу сказать пеллев, – не мешкая ни секунды, отвечает шаман. – Пеллев Дантеро как раз быть, и Угрюм быть тогда. Они сразу говорить: шахту завалить. Сразу! Быстро! Ребис есть, всё есть, Урта может быть свободный, а Кошич умер. Пеллев Дантеро с Угрюм даже не посмотреть. Урта сам работать. Урта тогда очень устать.
– Ну, это не правильно, – качает головой Чош. – Надо было подождать хотя бы пару дней. Хоть и тварь мерзкая, но всё-таки… не по-людски как-то. Столько лет заставляли пахать на себя и тут – раз! и к чертовой бабушке! Однозначно – не по-людски. Неправильно.
– Согласен, – поддакивает Дастур.
– Может, были причины столь поспешного поступка? – спрашивает Куль. – Давайте спросим у Дантеро.
Дантеро поднимается и мрачно отвечает:
– У меня нет объяснения этому поступку. Просто нет. Ни я, ни Бун не вмешивались в дела Урты. Да и не никто не вмешивался. Ты, Чош, тоже не особо вникал, что да как, так что не строй из себя святошу…
– Да я и не строю, – говорит Чош. – Просто могли бы и обождать чутка.
– Да вот не обождали! – зло отвечает Дантеро. – Мы подозревали, что Урта держит в плену шнея, но не задавали вопросов. На нужен был товар – а я прошу заметить «уважаемое сообщество», что Урта сам вышел на нас, – и мы получали товар. Когда произошел обвал, мы…
И тут Дантеро, поняв, что наговорил лишнего, осекается. Глядит на меня с опаской.
– Договаривай, любимый мой, договаривай, – прошу я как можно убедительней.
– Я потом всё объясню тебе, Лео, – угрюмо говорит он. – Наедине.
– Буду ждать с нетерпением.
– А вообще, – интересуется Дантеро, – к чему этот разговор? Ну погиб Кошич, страшной смертью погиб, и что? Жаль его, конечно…
– Я ни слова не сказала о том, что Кошич погиб.
Какое это наслаждение, видеть их вытянутые рожи. Первым приходит в себя Чош.
– Что? Кошич жив что ли?
– Просил передать, что на якута… то есть на Урту не обижается.
Урта так и плюхается на землю. С разинутым ртом.
– Так, короче, – продолжаю я, не давая им опомниться. – Я уже подумала, как быть. Надо смастерить плот. Проходы местами узкие, придется тащить туда бревна и собирать прямо там. Спустим, я подплыву, заберусь туда, где он лежит и вытащу. Надо бы копья, меч, а то вдруг в воде какие страшилища с щупальцами? Ну как, что скажете?
– Ты уверена? – спрашивает Дантеро.
– Уверена. Я с ним говорила. И я его не брошу. Не брошу и точка, даже слышать не хочу никаких отговорок. Вот такая я. Принимайте как есть.
– Тогда начнем, – хлопнув себя по коленям, говорит Чош. – Что попусту языками молоть. Вызволим бедолагу.
Так и решаем.
Весь оставшийся день мы пилим бревна и оттаскиваем их к пещере. Урта не пожелал принять участие в мероприятии и куда-то ушел. Известие, что Кошич выжил, выбило его их колеи. Не знаю, что именно он чувствовал – смятие, досаду, боль, – но у него точно скребутся кошки на душе.
Пусть отходит.
Я муздыкаюсь наравне со всеми и в конце концов порядком утомляюсь. Но прежде надо поговорить с моим вроде как парнем. Если он не забыл, что я его девушка.
Нахожу его, одного. Привалился спиной к дереву, отрешенно хлещет веточкой по зарослям крапивы. Присаживаюсь рядом. Дантеро реагирует как-то скованно, смотрит на меня и тут же замыкается
– Скажи, Данте, что между нами происходит? – тихо спрашиваю я.
– Ты теперь провидица, прочти меня, – отвечает он, прямо скажем, недружелюбно.
– Перестань. Никакая я не провидица, скажешь тоже. Во всяком случае, так просто это не работает: захотела – влезла в мысли, не захотела – не влезла. Если бы ты знал, какой бардак сейчас у меня в голове, то пожалел бы меня, а не дулся неизвестно из-за чего. И вообще, давай не будем о моих способностях. Надоело уже. Лучше ответь на мой вопрос.
– Я не знаю.
– Еслиты переживаешь, что я стану тебя упрекать за Кошича, так это зря. Проехали.
– И за это переживаю, Лео, – вздохнув, говорит Дантеро, – и за многое другое.
– Лучше скажи, как есть. Я пойму.
– Нет, милая Лео, пока…
– Может лучше Настя? – перебиваю его.
Дантеро впервые за долгое время улыбается. Вымученно, но тем не менее.
– Я привык к твоему прежнему имени, Настя, – говорит он, посмотрев мне в глаза. – Я привык к прежней тебе. Но ты изменилась.
– Мы все изменились. И что? Я просто хочу понять – мы вместе, или нет? Ты меня любишь?
– А ты?
Признаюсь, этот вопрос застал меня врасплох.
– Вот видишь, – грустно говорит Дантеро, расценив мое молчание по-своему. – Я очень тебя люблю… Настя. Видит пророк Лёр, я люблю тебя и это причиняет мне боль.
– Но почему? – не слыша саму себя, как во сне спрашиваю я.
– Потому что в тебе нет таких чувств, какие испытываю я, Настя. Я знаю о чем говорю.
