девушка на стороне, – медленно говорю я, – но это было не то, чего Герцог хотел от своей жены.
– Энни была очень умной, надо отдать ей должное, только голова у нее была полна всяких идей и мнений, и она постоянно указывала Герцогу, что он должен делать: ровнять дороги, построить электростанцию, заказывать в Универмаг больше модной одежды, позволить ей управлять Универмагом…
– А Герцог терпеть не мог, когда ему указывали, что делать.
– И тебе это передалось. В общем, через два года после того, как родилась ты, у Энни случилось ужасное мертворождение – тот маленький мальчик…
– Мне об этом никто никогда не рассказывал.
Я почти шепчу эти слова, но про себя думаю: ради всего святого, ведь то, о чем эта семья молчит, – это вещи, которые важнее всего!
– Это тяжело сказалось на ней. На них обоих. А потом Энни узнала, что больше не сможет иметь детей. И тогда все покатилось под откос. Стремительно. Энни превратилась в сущую мегеру, Герцог находил любые предлоги, чтобы проводить вечера не дома, а когда возвращался домой, от их ужасных ссор с воплями окна дрожали.
Тетушка Фэй убирает ножницы в карман и принимается маленькой серебряной расческой укладывать мои волосы.
– Ну как тебе? – спрашивает она.
– Хорошо. Так достаточно… И что случилось под конец?
– Это было шестнадцать лет назад. Девятнадцатого мая. Никогда не забуду тот день. Герцог после ужина уехал, а твоя мама взялась за персиковый бренди. До полуночи было еще четыре часа, и бо́льшую часть этих четырех часов она накачивалась спиртным и медленно закипала. Как только Герцог переступил порог, Энни принялась кричать гадости, обидные вещи, вещи, которые женщина никогда не должна говорить своему мужу, – о его мужественности и всем прочем. Герцог тоже пришел выпивши, и он начал кричать в ответ, обзывая Энни гадкими словами – пьяницей, и шлюхой, и потаскухой. Я слышала их из кухни.
Я слышала их из своей спальни. Я это помню.
– Эти двое и прежде часто ссорились, но так грязно еще ни разу. Твоя мама, когда злилась, била разные вещи – фарфор, статуэтки, хороший хрусталь, – и я услышала звук бьющегося стекла. Потом я услышала, как Герцог крикнул: «А ну, положи это, женщина! Я тебя предупреждаю!» А потом был выстрел.
– Я тоже его слышала.
Я не могу забыть его, звук этого выстрела, как бы ни старалась.
– Я выскочила в коридор и как раз увидела, как ты бежишь вниз по лестнице. Герцог распахнул дверь, он был в библиотеке, и я увидела в его руке пистолет. Он велел: «Отведи девчонку обратно в ее комнату». Я унесла тебя наверх, а когда спустилась, Герцог так и стоял на том же месте, у двери в библиотеку, так что мне не видно было, что внутри, и он сказал мне: «Пошли кого-нибудь за шерифом»…
– За его зятем.
– Герцог рассказал шерифу Эрлу, что Энни схватила саблю Полковника и замахнулась ею на него. Шериф и судья Барроу решили, что это был случай самозащиты. Что нет необходимости в судебном разбирательстве.
– Но это действительно была самозащита?
– Это знали только Энни и Герцог.
Тетушка Фэй обметает обрезки волос с моих плеч.
– Не слишком коротко? – спрашивает она.
– Нет, как раз то, что я хотела.
Она снимает простыню.
– Вот. Готово.
Я смотрю на себя в зеркало. Женщина, которую я едва знаю, смотрит на меня. Она старше. Не ребенок, но при этом все еще дочь Герцога и Энни Пауэлл. Впервые разрозненные куски головоломки начинают складываться вместе. И все же я не знаю, действительно ли мама угрожала Герцогу – или то было лишь оправдание, за которое он ухватился, чтобы избавиться от жены, которую больше не хотел, так же как раньше избавился от Белль. Может быть, и то и другое.
Тетушка Фэй склоняет голову набок и неуверенно улыбается мне, пытаясь понять, собираюсь ли я использовать что-то из рассказанного против нее. Мамина сестра. Она спала с моим отцом и, хотя не сумела заарканить его, как сделала мама, все же пережила его, а вот мама – нет.
Никогда не выйду замуж.
– Это было нелегко, – она расправляет плечи и делает глубокий вдох, – рассказать тебе все это.
– Тетушка Фэй, я представления не имела, что́ тебе пришлось пережить. Должно быть, это был сущий ад. И, конечно, трудно было все это слушать. Но спасибо тебе! За то, что рассказала. И спасибо за то, что приняла меня, когда мамы не стало.
Робкая улыбка тетушки Фэй превращается в благодарную. Я смотрю на нее, на ее усталые глаза и изнуренное лицо.
– Забавно, ведь началось все с твоей попытки уговорить меня выйти замуж.
Она снова улыбается, но на сей раз это улыбка сожаления.
– А ведь действительно, да?
Глава 42
Дорога ведет нас на запад, через границу округа Уэбстер, в Кедровую долину. Это очень сложная и неровная местность. Худые коровенки поднимают головы, провожая нас взглядами, их глаза густо облеплены мухами, и они стоят в засушливой июльской жаре, взмахивая хвостами, в объеденных до земли полях, полных гранитных выступов и тщедушных кедров с облезающей корой. Большинство фермеров скажут вам, что единственный хороший кедр – это мертвый кедр, но Кедровая долина кишит ими, кедрами, прорастающими в живых изгородях, кедрами, обступающими дорогу, кедрами, разрастающимися как сорняки, захватывая любой свободный участок земли.
Роули опускает стекло со своей стороны.
– Я уже говорил это, Салли, и повторюсь: это пустая трата времени.
– Попытка не пытка.
После того разговора с тетушкой Фэй я целиком погрузилась в работу. Это единственное, что я могу придумать.
– Я смогу уговорить Билли образумиться. Я понимаю его, а он понимает меня.
Роули достает сигарету из пачки.
– Не просто пустая трата времени. Это плохая тактика.
– Ссору начать любой дурак может. Мы едва оправились от прошлой.
Он прикуривает сигарету и выдувает дым в окно.
– Дай своим врагам знать, что желаешь переговоров, до того как началась стрельба, и они подумают, что ты их боишься.
– Когда драка начинается, она обретает собственную жизнь. Ты видел это во Франции. Какой-то придурок застрелил какого-то эрцгерцога, о котором никто и слыхом не слыхивал, и глядь – весь треклятый мир уже воюет. Так что стоит попробовать договориться.
Я надеялась, что объединение с братьями Бондами против громил Глена Лоу положит конец десятилетиям дурной кровной вражды между Бондами и Кинкейдами, но горские междоусобицы трудно прекратить, особенно если одна из сторон – Бонды. Эти парни лелеют свои обиды так же, как жуют
