— дон Карлос де Альварадо. Мы всегда рады хорошим людям, сеньор…
— Алонсо де Вега, — назвался незнакомец.
Взяли еще вина и закуски на всех, беседа пошла живее.
— Ты, стало быть, издалека? — спросил Пабло.
— Срединный удел. Нет, не столица. Я родился в Эль Пасо.
— Юноша не робкого десятка, если путешествует один, — заговорил до сих пор молчавший дон Карлос. — Ты не боишься разбойников?
— Разбойникам я ни к чему, — спокойно ответил Алонсо. — Все мое богатство здесь и здесь. — Он коснулся ладонью лба и груди. — А этого силой не отнять. А еще вот. — Он положил на стол и пододвинул к дону Карлосу увесистую книгу.
Идальго принялся перелистывать плотную бумагу. С десяток искусных рисунков домов и людей, несколько страниц исписаны убористым почерком — далее в книге не было ничего.
— Пустая книга? — с недоумением поднял глаза дон Карлос.
— Я сам заполню ее, — кивнул в ответ Алонсо. — Ради этого я отправился в путь. Мой замысел — обойти Исла-де-Эстрелла из конца в конец и написать книгу о жизни и народе Острова. Может быть, и вы сумеете добавить в нее пару строк от своего имени?
— Это вряд ли! — усмехнулся Вальехо. — Видишь ли, сеньор Алонсо, мы с доном Карлосом последние полгода просидели на грядках и наконец-то выбрались в город. Это нам тебя расспрашивать о том, что происходит в большом мире, как живут люди в соседних уделах! Хотя дон Карлос был на Материке…
— Не стоит об этом! — Идальго поднял руку, жестом попросив товарища не продолжать, и обратился к Алонсо: — Пабло прав, твоя память свежее, и рассказывать следует тебе. Наверняка ты знаешь много.
— Совсем немного! — с внезапной горечью ответил юноша. — Я учился в университете в столице четыре года, изучал историю и право. Я мнил себя сведущим человеком, но сейчас вижу, что не знаю ничего! Как будто все время выслушивал неправду.
— Отчего же? — удивился дон Карлос. — Я едва ли не впервые вижу ученого человека и, признаюсь, удивлен подобным откровением!
— Нам говорили о справедливости закона. О мудрости государей и о том, что королевство нужно людям как воздух. Но я видел и вижу иное.
Пабло сердито встопорщил усы, дон Карлос навалился на стол, сверля собеседника глазами — тот вызывал все больше любопытства. Алонсо продолжал:
— Слуги короля говорят, что государство существует ради народа. Но оно не знает и не хочет знать, в чем нуждаются простые люди. Государство замкнулось в себе самом, сотворило собственное, одному ему понятное устройство и живет, не выходя за его пределы! Устройство это разрастается с каждым годом, становится многолюдным, а спесивым оно было всегда.
— Ты был чиновником?
— Я не стал им. — Голос Алонсо зазвучал радостно. — Когда оставлял службу по собственной воле, на меня смотрели как на умирающего — жизнь за стенами ратуши для чиновников немыслима. Только там, в своем фальшивом мирке, они считают себя избранными, вознесшимися выше народа, что содержит все это войско нахлебников. Ведь сами королевские слуги ничего не созидают. Они лишь соревнуются между собой в витиеватости языка, которым пишут законы. Даже ученому человеку трудно разобраться в их смысле, от этого рождаются хаос и произвол властей.
— Ух, парень! — прищурился Пабло. — С такими речами берегись альгвазилов!
— Уже научен, — кивнул Алонсо. — В Восточном уделе меня схватили и приволокли прямиком к коррехидору. Тот полистал мою рукопись и велел убираться на все четыре стороны. Даже книгу вернул — не нашел в ней преступных мыслей. Но к каждому островитянину альгвазила не приставишь, а говорят все люди. Говорят о разорении точно от войны!
— Ты не видел войны! — в один голос оборвали юношу солдат и рыцарь.
— Но видел разрушения. Пусть не быстрые, но неумолимые и жестокие. Деревни, брошенные жителями, полупустые города, поля, заросшие бурьяном! А сколько поэтов, художников и ученых прозябает в нищете либо занимается не своим делом, чтобы хоть как-то прокормиться! Вы правы, сеньоры, это не война — это хуже войны! Разорение несет королевская власть, и несет не оружием, но алчностью и безразличием к судьбе собственного народа. А ведь прежде она обязалась беречь и защищать его!
— Ты сейчас о чем?
— Да хоть о налогах. Они возрастают, а взамен не идет ничего. И все это — на фоне роскоши, в которой с ведома короля утопает столица. Любой праздник, турнир или бой быков там обходится в такую гору реалов, что хватило бы на целый удельный город! Многие жители славят короля, им ничего не известно о бедах Острова. И я хочу показать в своей книге правду, чтобы никому в королевстве впредь не быть обманутым!
— Ты лучше скажи, — нахмурил брови дон Карлос. — Неужели ни одна ученая голова в Срединном уделе не заметила всего этого раньше и не придумала избавления?
— Придумали задолго до нас. Я читал труды Ученого…
— Которого?
— Ученого с большой буквы. Его называют так, и он достоин подобной чести. Он не смотрел на народ свысока — и народ помнит его вопреки негласному запрету властей на само его имя. А ведь такой запрет — тоже признание.
— Что говорил Ученый?
— Развивал идеи предшественников. Господствует доктрина, что власть дана свыше, наделена божественной благодатью и, следовательно, непогрешима. Но Ученый писал, что любая власть, забывшая о своем предназначении, теряет благодатное начало и превращается в бедствие для собственного народа. Когда власть становится обузой, народ получает право свергнуть ее и избрать новую. И в этом нет ни греха, ни преступления.
— Тогда ничего удивительного в запрете на его имя, — вздохнул дон Карлос. — Но наш народ не станет свергать власть.
— Я бывал в разных уделах — везде одно и то же! — Юноша вскинул подбородок, готовясь к жаркому спору. — Меняются только имена ненавистных народу алькальдов короля! Недовольство висит в воздухе. Оно чувствуется во всем: разговорах, песнях, шутках! Порой кажется, что недовольство сближает разные сословия. Почему народ не свергнет власть?
— Хочешь, скажи — из-за лени, хочешь — из-за робости. Да не все ли равно? Главное — не поднимутся и не свергнут. Поверь мне. Я видел, что позволяют делать над собой сильные и храбрые люди на военной службе. Ради наград и повышений, а то и просто под страхом телесных наказаний. Рожденные для мечей опасаются розог! И среди них немало дворян, а это — сила и гордость народа! Чего говорить об остальных!
Алонсо молча опустил глаза, не находя ответа.
— Просто сила покоряется силе. — Голос дона Карлоса зазвучал спокойнее. — Я видел и готов поклясться честью, что государство — самый большой и могучий из всех живущих
