простыл.
Евдокия бросилась следом, оставляя гонца, принявшегося истово молиться перед иконой.
За выскочившим из дома князем выбежал его слуга и накинул ему на плечи шубу. Юрий Васильевич недовольно дёрнул плечом, и слуга подхватил шубу, скрываясь в доме. Пока выводили княжеского Буяна, вернулся слуга. В этот раз он помог облачиться князю в полушубок. Во дворе уже собрался отряд воинов и все вместе они выехали со двора.
Евдокия ничего этого не видела. Она побежала к себе одеваться, потом ждала сани, а после уже некуда было спешить. Дед прислал за ней Пахома и велел тихо сидеть у себя.
— Народ поднялся, — угрюмо пояснил ей воин.
— Против колдунов? — спросила она, исходя из слов гонца.
— Уже не поймешь, против кого, — буркнул Пахом. — Сначала колдунов изводить хотели, потом московского князя спасать, а теперь от Юрия Васильевича чего-то требовать думают. Все шалые. Как только кровь прольётся, то пойдут грабить иноземцев, а далее неизвестно, что будет.
— Пахомушка, а тот старик… ну помнишь, на рынке днём за мной следил?
— Не поймал я его, — сжимая кулаки, признался воин, — а он теперь народ мутит. Не простой это человек, Евдокия Вячеславна. Дед тебе не сказал, а он Силантия подло убил.
— Ох ты ж, — воскликнула она и посмотрела в сторону города. — Я чуяла, что здесь что-то плохое зреет, но не успела разобраться, — с досадой воскликнула боярышня.
— Боярин разберётся, а ты иди к себе. Не дай бог пострадаешь, так и нам всем не жить.
— Да, да… — согласилась Дуня и вернулась в горницу, а там уже
её ждали мама с боярышней Еленкой. Обе они были встревожены и тихо переговаривались между собою.
— Дуняша! — бросилась к ней Милослава. — Ты где была?
— Так я вот… — Евдокия показала сумку и не успела ничего объяснить, как мама велела:
— Идемте в малую трапезную! Угостим боярышню Елену и там подождем новостей.
Ближние Лыко-Оболенской засуетились, организовывая место для посиделок, а когда они оставили боярыню с боярышнями одних, то Милослава тихо произнесла:
— Страшные новости пришли из Москвы.
— Может, врут? — спросила Дуня. — От Ивана Васильевича не было гонца, а тут какой-то старик людей опаивает и мысли им гнусные внушает.
— Ты что-то знаешь?
— Только то, что этот старик следил за мной.
Еленка ахнула, поднося сжатую в кулак руку и кусая костяшки пальцев.
— Почему сразу не пожаловалась? — строго спросила Милослава.
— Деду сказала, а старик убил Силантия.
Боярыня побледнела.
— Дуняша, во что ты влезла?!
— Я не знаю, мама. Честное слово, не знаю!
— А если этот старик сейчас на тебя народ натравит? Ты слышала, что на площади творится?
Боярышня Лыко-Оболенская подскочила и ударив кулаком по столу, заявила:
— Я велю Гусеву и княжьим воям защищать Дуняшку! Они меня послушают! И сама встану!
Евдокия невольно улыбнулась, подумав, что в этом вся Оболенская.
— Гусев поставлен князем защищать Евдокию, — напомнила Еленке Милослава,и та, покраснев, сконфуженно присела обратно на скамью. Но Дуня нашла её руку, сжатую в кулак и обхватив своею, дружески сжала.
Какое-то время они сидели молча, отпивая морса и не притрагиваясь к угощениям. Потом в трапезной начали собираться остальные женки. Они тревожно переговаривались, гадая, чем закончится народное волнение.
Евдокия вспомнила, что хотела поспрашивать Марфу о Глафире и том человеке, что приезжал недавно к ней. На фоне того, какие события начали разворачиваться, это теперь казалось неважным. И все же боярышня поднялась, шепнула маме, что устала, а сама наклонилась к Даринке, чтобы велеть позвать Марфу, но увидела входящую в зал Глафиру. Та выглядела как обычно: надменно, холодно и отстраненно.
— Чего, боярышня? — поторопила Евдокию Даринка.
— Ничего… побудь с боярыней.
— Ага.
Войдя в свою светлицу, Дуня оглянулась на дверь, почти решившись вернуться в трапезную, чтобы направить свои силы на распутывание клубка, потянув за ниточку под названием Глафира, но поняла, что сейчас ей не до нее. Евдокию захватил воинственный порыв.
Она достала лук и натянула тетиву. Умом боярышня понимала, что если озлобленные люди ворвутся в княжий дом, то поздно будет отстреливаться, но сейчас умной быть не хотелось. Посмотрев на лекарский сундучок, она бросилась к нему, чтобы спрятать снадобья, но самой стало смешно. Тем, кто придёт чинить расправу,будет всё равно, есть основания для этого или нет. Но сдаваться она не умела. Поэтому оделась и,укутав лук меховой жилеткой, поднялась наверх и встала у продуха. Ей хотелось выйти на крышу, но на морозе никакой мех не поможет сберечь лук в боевом состоянии.
— А ну, кто там? — раздался звонкий голос. — Покажись, а то зарублю! — услышала она.
— Ты что здесь делаешь? — зашипела Евдокия разъярённой кошкой. — Ты должен быть с дедом!
— А ты?
— Я первая спросила!
— А я главный!
— Ты…
— Цыц, а то всех вниз поволоку, — рявкнул пестун боярича, напугав сидевшего в уголке Олежку. Он держал в руках лекарскую котомку и по всему видно исполнял роль лекаря.
Брат с сестрой притихли, а вскоре Ванюшка гнусно захихикал, цитируя Дуню:
— У дураков мысли схожи. Только мы сюда припёрлись отстреливаться!
Глава 30.
— Никто не придёт к княжьему двору, — уверено заявила Дуня и даже не постеснялась добавить насмешливых ноток.
— Тогда чего ты тут? — резонно возразил брат.
— На всякий случай.
— Ну и я на всякий случай. Подстрелю самых наглых, глядишь, отобью охоту бунтовать.
— Тут дружина.
— Дружина? Ты не знаешь? Траванулись чем-то… портки не успевают надеть, как вновь присесть требуется.
— Как не вовремя! Или… — боярышня выдохнула сквозь зубы, — наоборот, слишком вовремя. Но как же князь… рядом с ним десятка не наберется!
— К нему присоединились те, кто дежурил и в городе живёт, — успокоил ее Ванюшкин дядька.
Евдокия решила повелеть Гришке с ребятами идти на помощь князю, но дядька Никита остановил её.
— Ты куда?
— Мне надо отлучиться…
— Нет. Останешься под моим приглядом.
— Так Гришка же за мной приглядывает! — возмутилась Евдокия, умалчивая, что как раз собралась его отослать.
— Он с боярином будет дом защищать, если тати сюда придут.
Ванюшкин дядька слово «тати» процедил сквозь зубы и лицо его
