вопрос, куда потом его деть. На помойку нельзя. Сразу всё растащат, и, не дай Бог, Серж увидит здесь кого-нибудь в её платье или костюме! Новое нижнее белье с бирками можно кому-то подарить, свадебное платье надо вернуть, а вот что делать с остальным? У Виктории было немного нарядов и обуви, но они были модными и красивыми. Может, всё это сжечь?
Внимание мадам привлекли многочисленные журналы мод, разбросанные по всей квартире.
– Это точно её журналы. Брось их тоже в чемодан, – распорядилась она.
– У кровати книжка лежит с её стороны, – сказала Аннет. – Её тоже в чемодан?
Мадам Леруа взяла в руки повесть Камю.
– Да ты что! Она подписана Сержу самим автором.
Мать вынула закладку и, пройдя в библиотеку, поставила книгу в тот ряд, где были другие произведения этого писателя.
– Вот посмотрите. Здесь точно её вещи, – сказала Аннет, протянув небольшую шкатулочку.
Мадам открыла крышку. В ней лежали золотая цепочка и два колечка. Одно с маленьким изумрудом, а второе с крупным бриллиантом. Мадам Леруа тяжело вздохнула, захлопнула крышку шкатулки и положила её в свою сумочку. Такие вещи всегда можно отнести ювелиру и продать.
Женщины ещё раз обошли все комнаты, проверили все шкафы и туалетные столики в ванных комнатах, сложили косметику в мешочек, включая флаконы духов.
– Вроде бы всё, – решили они, и Аннет отнесла туго набитый чемодан в машину мадам Леруа.
«Уберу его пока на антресоли, – подумала мать. – Вдруг сыну не понравится, что мы всё вынесли, и он потребует вернуть?»
Когда через месяц Серж вернулся домой, он не сказал ни слова, застав свою квартиру в таком виде, в каком она была до появления здесь Шимановой. Он ни о чем не спросил ни у Аннет, ни у матери, а с октября снова стал читать лекции. Серж Леруа, казалось, вернулся к жизни, вот только каждый день ранним утром он садился в свою машину и ехал на кладбище. Там он проводил около получаса и только после этого ехал в университет. Книга об экзистенциалистах, которая уже почти полностью сложилась в его голове при жизни Виктории, куда-то улетучилась, и профессор не притрагивался ни к своей папке, в которую он уже собрал достаточно нужного ему материала, ни к пишущей машинке. По вечерам он сидел в гостиной на диване и тупо смотрел телевизор. Ему было абсолютно всё равно, что показывали по этому ящику. Он просто в него смотрел. Никого из друзей, кроме Измайлова, он не принимал, предпочитая одиночество, телевизор и книги. Единственное, над чем он задумывался всерьёз, так это над тем, какой памятник поставить на могиле любимой.
Совершенно неожиданно в конце октября Серж Леруа получил официальную бумагу от департамента эмиграции, в которой говорилось, что родители Виктории Шимановой требуют выдачи её тела для захоронения на Родине. У него действительно не было на девушку никаких прав. Сопротивляться закону он не мог. Мадам Леруа, в свою очередь, обрадовалась и сразу занялась вопросом перезахоронения, отстранив от этого сына.
– Мальчик мой, – сказала она. – Как мать, я очень хорошо понимаю госпожу Шиманову.
Вскоре гроб с прахом девушки был отправлен в Тюмень. Вместе с ним мадам Леруа отправила и дорогой чемодан из тиснёной светлой кожи, набитый красивыми нарядами, обувью, косметикой и журналами. Из Сибири они уже никак не могли попасть во Францию, чтобы потревожить её сына! В этом она была уверена и радовалась, что не уничтожила вещи в огне, как собиралась раньше. Возможно, они послужат ещё кому-то в этой неведомой ей стране?
Заказ скульптору на надгробный памятник был отменён. Последняя невидимая ниточка между Викторией Шимановой и профессором Сержем Леруа оборвалась окончательно.
* * *
Время шло. Леночка Савельева уже третий месяц, как танцевала в Гранд-опера. Измайлов не пропускал ни одного представления, где она была занята, но профессора они боялись звать в театр. Вдруг боль от потери Вики с новой силой вспыхнет в его душе?
Леночка пока танцевала только третьи и вторые партии. Руководство театра к ней ещё присматривалось, проверяя её возможности.
– Ты не должна расстраиваться, – говорила ей Матильда. – Ведь ты только начала первый сезон. Очень скоро ты им докажешь, что способна на большее.
– Что вы! Я счастлива. Ведь в Большом я танцевала целых два года исключительно в кордебалете, в то время как здесь со мной сразу оформили договор как с солисткой.
– «Плох тот солдат, который не хочет стать генералом», – говорил Суворов. Так что будь начеку. В театре все думают, как Суворов, и в любой момент могут тебя потеснить. Чтобы чего-то достичь в жизни, надо быть стервой! – наставляла её Кшесинская. – Природа наградила тебя красотой и талантом, а вот качество бойца ты должна выработать в себе сама. Нужны упорство, труд и обязательно чья-то поддержка. Уж я это по себе знаю! Думаешь, что-нибудь изменилось с тех пор? Ничего!
– Мне об этом и подруга в Москве говорила. Всё время твердила, что надо иметь покровителя.
– Вот-вот. Сейчас тебя поддерживает, слава Богу, Серж Лифарь. Хотя он уже и не главный балетмейстер в Гранд-опера, но он и без этой должности остаётся большой величиной в искусстве. К его мнению прислушиваются, и тебе надо использовать его влияние!
– Господин Лифарь помогает мне, но я же понимаю, что это происходит исключительно благодаря вашим стараниям, – скромно потупила глаза Леночка. – Настоящий мой покровитель вы!
– Вначале да, но теперь и другие сами видят твой талант. Я уже давно никого ни о чём не прошу.
– Значит, вы не имеете отношения к тому, что меня вводят в «Сюиту в белом»?
– Я слова не говорила, – поклялась Матильда.
– Меня это радует, – улыбнулась девушка.
«Сюита в белом» было одним из лучших произведений, созданных Лифарем ещё до его отставки. В этом балете не было сюжета, но покоряли красота композиции и изысканный стиль. Спектакль вели три балерины, три премьера-танцовщика и кордебалет. Теперь на одну из главных партий вводили Савельеву. Этот балет, как и многие другие спектакли, поставленные Лифарем, резко отличался от классического подхода к танцу.
«Как жаль, что Вика не увидит меня, – думала Леночка. – Ведь она так увлеклась здесь поисками новых путей, о которых в Москве мы и думать не смели. Ей бы точно понравилось!»
После революции Ленин хотел вообще запретить балет, как ненужное народу буржуазное искусство. Слава богу, его отговорили от этого безрассудного шага. Но, тем не менее, само исполнение спектаклей застопорилось на том уровне, которое было при императоре. Классика и только классика! Любое новшество считалось вредным отклонением, а подобные
