Из носа течёт кровь. Нет, не кровь. Ржавая жижа. Речная грязь, пропитанная солёной водой и мёртвой рыбой. Изо рта идёт пена, как у краба, выпускающего пузыри из лёгких.
Он умирает. Скайлер умирает у меня на руках.
— Не надо. — Я прижимаю руки к его груди, держу его. — Не покидай меня.
По горлу мальчика проходит рябь. Густая складка пульсирует вдоль пищевода, поднимаясь ко рту. Его плечи дёргаются, будто всё тело нужно, чтобы вытолкнуть то, что пробивается наружу.
— Скайлер!
Я вижу угря. Его морда просовывается сквозь губы Скайлера. Она слишком велика для его рта. Губы растягиваются до предела, и я боюсь, что челюсти треснут, прежде чем угорь выскользнет. Он борется с языком мальчика, прежде чем упасть на доски. Извиваясь, он сползает с края шалаша и ныряет в воду.
Из его рта высыпается поток мальков, разливаясь повсюду. Крошечные рыбки падают на шалаш, бьются о доски, затем проскальзывают сквозь щели в реку.
Я не могу отпустить Скайлера. Не могу его потерять.
— Останься со мной.
Если Скайлер появился благодаря мне и Генри, нашим мыслям, которые дали ему существование, то теперь мне нужно играть обе роли. Я буду и матерью, и отцом.
— Дай мне руку, — говорю я. Господи, сколько раз я уже это говорила. Дай мне руку, дай мне руку, дай мне руку…
— Я здесь. Я не отпущу, обещаю. Просто останься со мной.
Я вкладываю в него себя. Все свои мысли. Всё сердце. Отдаю ему всё. Всё.
Я никогда не перестану верить в Скайлера.
Я никогда не перестану верить.
Я чувствую, как он вдыхает и выдыхает, осы в его груди затихают. Я чувствую, как мальки шевелятся под его кожей, их тонкие тела плывут по кровотоку.
Скайлер снова моргает.
Он видит меня. Тёплый оранжевый свет его рыбьих глаз возвращается, и в этот момент я думаю: Ты рождён этим миром и совершенно вне его. Ты не похож ни на одного ребёнка, которого я встречала.
Тебе нужна любовь.
Материнская любовь.
Я обнимаю его и держу изо всех сил, прижимаю к груди и напеваю колыбельную, слова сами слетают с губ.
Ты родился…
Я смотрю на последние звёзды в предрассветном небе. Я чувствую, как все руки Скайлера обвивают мою талию, грудь, плечи.
У воды…
Я готова отдать тебе всё. Всё, что у меня есть, сынок.
Последнюю мысль.
ШЕСТЬ
Голова, плечи, коленки и пяточки…
Коленки и пяточки…
Скайлер снова готовится к линьке. Скоро он сбросит кожу, это видно. Она уже начинает стягиваться вокруг глаз, натягиваясь на щеках. Тонкая трещина идёт по всей длине носа, где плоть наиболее нежная. Она порвётся здесь первой, прямо посередине, пока не последует остальная часть лица. Затем шея, плечи и руки, вниз по груди, талии, до самых ног. Напоминает ту песню, которую я пела
Скайлер снова собирается линять. Скоро начнётся, это видно. Кожа вокруг его глаз натянулась, стягивая щёки. Тонкая трещина тянется вдоль носа — там, где плоть особенно нежная. Она разорвётся первой, прямо посередине, а за ней последует и остальная часть лица. Потом шея, плечи, руки, грудь, талия — и так до самых ног.
Напоминает мне ту песенку, которую я пела Кендре, показывая на части тела:
Голова, плечи, коленки и пяточки… Коленки и пяточки…
Глазки и ушки и ротик и ноооосик…
Голова, плечи, коленки и пяточки…
Коленки и пяточки!
Я спою её Скайлеру, когда мы будем вдвоём в каюте лодки. Здесь, честно говоря, стало тесновато. Изначально места было мало, а мы выбросили всё лишнее. В воду отправилась целая стопка листовок о пропаже Скайлера — его детское чёрно-белое лицо поплыло по речной глади.
Теперь мы вдвоём. Этот мальчик растёт слишком быстро. Как сорняк на двух ногах.
Расскажи мне историю снова, мама…
— Она не изменилась с прошлого раза, малыш… И с раза перед ним.
Скайлер обвивает меня руками — всеми шестью — и мир на мгновение становится тёплым. Мягким. Всё вокруг просто растворяется, и я чувствую себя в безопасности в объятиях моего мальчика, будто дома.
Я
