старик. Никаких доказательств этому у нее не было, но она готова была поклясться, что это он!
В коридоре послышался шум.
— Князь хочет знать, как чувствует себя боярышня Евдокия? — передали женщины.
Все засуетились, не зная, укладывать Дуню на кровать или пусть себе ходит.
— Чего-то я проголодалась, — призналась она — и именно это передали посланнику князя.
Милослава расстроенно всплеснула руками, Еленка засмеялась, а женщины решили, что из-за переживаний все они проголодались.
В трапезной на женской половине было шумно. О Глафире говорили мало, зато о том, кто займёт её место, разговоры не смолкали. Евдокия кусочничила, пробуя пирожки и откладывая их в сторону. Каждый пирожок олицетворял собою версию происходящего и, не получив доказательства, отметался.
— Дуня, ты что еду портишь? — не выдержала Милослава.
— Я? — удивилась она и потянула к себе ржаную калитку, начиненную рисом. В этот момент ей нещадно захотелось калитку с картошкой, но картофаныч завезут только через полвека … Боярышня вернула калитку на место, так как очередная её версия, что во всём виноваты иезуиты, провалилась. Эти интриганы, как и картошка, появятся через полвека. — Ешь нормально! — глядя на неё, рассердилась Милослава.
Евдокия покивала маме и уставилась вдаль. За соседним столом женщины продолжали спорить, что будет дальше, а боярыня с боярышнями ели молча.
— Мне Юрята сказал, что не отдаст меня князю, — неожиданно произнесла Еленка и потупилась.
— Кто ж его спрашивать будет, — не задумываясь, ответила Милослава и переменилась в лице. — Неужто у тебя с князем сладилось?
Оболенская отрицательно качнула головой и скривив губы, обмолвилась:
— А я рада, что не сладилось. Было бы иначе, так эта сумасшедшая могла меня отравить, и вообще…
— Что вообще? — хмурясь, переспросила боярыня.
— Я хочу любить и быть любимой, а не вот это всё, — начала заводиться Еленка. — Может, князь и хорош собою, но какой-то он снулый. Я уж перед ним и так, и эдак … а ему всё равно!
— Старый? — сочувственно спросила Евдокия, вспомнив, как о Юрии Васильевиче отзывалась Еленка ранее.
Милослава потянулась дать дочери подзатыльник, но та уклонилась, и боярыня пропустила, как Еленка согласно кивнула на Дунины слова.
— Юрята смотрит на меня — и мне жарко! — призналась боярышня, алея щеками. — Я плечиком поведу, а он глаз не сводит … и так нам хорошо! Иногда кажется, что вокруг никого нет, только мы с ним одни на белом свете, — Еленка под конец всхлипнула и слезы ручьем потекли по ее щекам.
Милослава слушала откровенные признания Еленки, открыв рот, а Дуня опечалилась. Ей стало обидно за князя, завидно любви меж Еленкой и Юрятой и боязно за последствия.
— Ты совсем стыд потеряла? — очнулась Милослава. — Что скажет твой отец? Ты…
— Мама, оставь её, — тихо попросила Дуня.
— Да как же…
— Ивану Владимировичу с зятем никак не угодишь, — вяло обронила Дуня. — С князем ему никто не даст породниться, а с равными он не уживается. Вот пусть Юрятой командует.
— Не дам я моего любого обижать! — стукнула кулаком встрепенувшаяся Еленка. — Мой он! Правильно ты, Дуняша, меня учила, что мне своё гнездо вить надо и становится хозяйкой. И мне решать, приму ли я в своём гнезде отца!
— Дунька! — ахнула Милослава, поняв каким ветром надуло крамольные мысли недалёкой Еленке. Хотя недалекая разве ж так скоро сообразит, что ее могли отравить из-за князя?
— Ой, слышу меня зовут! — засуетилась Евдокия. — Какие-то новости есть… мне срочно надо…
— Нет, ты мне ответь, чему ты учила честную боярышню? У ней и без тебя ума…
— Мама! — осадила ее Евдокия. — Меня на совет зовут.
— Никто тебя никуда не зовет, — начала говорить боярыня, но увидела в дверях мнущуюся челядинку, смотрящую на её дочь.
— Хорошо, отпускаю тебя, — вздохнула Милослава, — а ты останься, поговорим, — велела она Еленке.
Евдокия подошла к ожидающей её девке.
— Боярышня, внизу тебя «Вепри» дожидаются, — шепнула та, боязливо косясь на грозную московскую боярыню.
— Какие вепри?
— Ну-у те, что на речке играли.
— Ах, эти…
Дуня забежала к себе в светелку, оделась для выхода на улицу, достала из сундука кошель с серебром, и спустилась. Вои князя Юрия окружили команду Вепрей и Гришку с ребятами. Разговор шел на повышенных тонах, но это неудивительно после таких-то событий. Город все ещё был неспокоен, а доносимый ветром тухлый запашок из гридни ясно давал понять, что княжья дружина до сих пор мучается животами. Евдокия не стала медлить и уверенным шагом ринулась в самую гущу.
— Поймали? — грозно спросила она — и сразу же увидела того, за кем посылала охотиться.
Старик, ряженный в богатый иноземный кафтан, был спеленат веревками и привязан к лошади и смотрел на разгорающийся скандал с презрением. Вместе с ним взяли ещё несколько человек.
— Евдокия Вячеславна, он? — спросил Гаврила.
Она кивнула, с трудом отведя взгляд от старика. Увидев её, он ухмыльнулся и умудрился отвернуться, оставаясь в неудобном положении.
— Милостивая боярышня, что же это делается? — возопил один из задержанных. — Нашего пана-воеводу схватили, связали, вещи и бумаги забрали!
— Разберёмся, — строго бросила она, чтобы все слышали.
— Разберёмся, — повторил её слова, подошедший дед со своими холопами.
— И мне хотелось бы разобраться! — угрожающе произнёс Юрий Васильевич, с недовольством глядя на своих воёв и на Еремея Профыча с боевыми. Его взгляд остановился на боярышне, и все притихли.
— А я тут… вот… зачинщика поймала, — со вздохом призналась она. — Он на Москве люд обманывал, выдавая скоморошьи ужимки с воровскими хитростями за чудеса. Он же зло о лекарях говорил, смущал ересью умы горожан, а теперь тут…
Евдокия умолкла, понимая, что при всех не стоит всего рассказывать, да и нет у неё никаких доказательств, одни домыслы. Князь слегка наклонил голову, показывая, что услышал.
— В темницу их! — велел он. — Глаз не спускать!
Дуня еле удержалась от советов по размещению старика. Все же он тот ещё фокусник и сторожить его надо бы во все глаза, но учить князя при всех никак нельзя. Да и как это «во все глаза смотреть», она сама не знала.
— Княже, — услышала она
