у него перед носом.
– Не кричите так, Ватсон! Не хватало еще, чтобы вас услышал кэбмен. Нашли чем похвастаться. И это после стольких тренировок! Пусть вам и не удалось ни разу попасть горошиной в зоб, сторону, с которой нужно к нему стремиться, вы, по словам миссис Хадсон, всегда определяли безошибочно. Или вы и в этом не обошлись без ее помощи и мне следовало послать ее вместе с вами?
Я сдержался, и мы провели в молчании еще некоторое время.
– Час от часу не легче, – вновь заговорил Холмс уже более мягко. – Вы хорошо себя чувствуете?
– Прекрасно. Особенно после того, как камень всё же нашелся.
– Зачем же вы так грубо обошлись с несчастной птицей? Всё же я полагал вас культурным человеком. Или там было настолько темно?
– Понимаете, тот гусь, о котором мы договаривались с самого начала…
– С черной полосой?
– Да. Он оказался совсем лютый и буквально бросался на меня. Я боялся брать его за клюв. Мне казалось, он способен руку отхватить. Я стал бегать вокруг него.
– Зачем?
– Хотел, чтобы у него закружилась голова или хотя бы скрутилась шея.
– Судя по результату, чего-то подобного вы добились в отношении собственной. Что дальше?
– Мне удалось зайти ему за спину. Я схватил его за лапы и задрал задом… э-э-э… низом кверху.
– Прекрасно. И что?
– Даже в таком положении он выворачивал шею, чтобы достать меня своей свирепой пастью.
– Послушать вас, так вы со львом сражались. Или с удавом. Что затем?
– Я поднял его еще выше, так что эта самая… м-м-м… так сказать, тыльная часть оказалась почти перед моим лицом…
– Господи!
– И вдруг понял, что есть еще одно место, куда можно спрятать этот замечательный карбункул. Очень даже подходящее и безопасное. По крайней мере, оно не пыталось меня укусить.
– Бог мой, так вы не промахнулись? Вы это специально…
– Промахнешься тут, когда всё так близко! Поверите ли, оно как бы само подсказывало, что ли, как с ним поступить, намекало как бы…
– Хоть не подмигивало, надеюсь?
– Вам бы всё шутить! – обиделся я.
– Ясно. В общем, гусь, по-вашему, сам напросился.
– И вот когда я это понял, то уже не сомневался. Вынул карбункул и…
– Пожалуйста, без подробностей, – поморщившись, категорически отрезал Холмс и немного отодвинулся. – Я всё понял. Ватсон, вас надо или убить, или наградить. Я еще пока не решил.
– В каком смысле?
– Черт бы побрал вашу изобретательность! Вы приняли самое идиотское решение из невозможных, но, как знать, если бы вы выполнили инструкции должным образом, может, всё закончилось бы гораздо плачевнее.
– Но почему идиотское?
– Потому что природа подарила гусю зоб для того, чтобы иметь возможность достаточно долго хранить там драгоценные камни.
– Вы уверены в этом? – насторожился я, подозревая, что меня разыгрывают.
– Да. Это такой гусиный тайник, на него нами и делался расчет. Чтобы в нужное время не утратить улики. А из того самого конца, который вы находчиво определили как противоположный, предметы выходят не задерживаясь. Гусь исторг то, чем вы его наградили, может, еще до того, как вы покинули загон. А другой подобрал с пола и проглотил, как и предположил сержант. Каким-то чудом в наши руки попал именно он.
– Кажется, я начинаю улавливать, Холмс.
– Надо бы разобраться, почему у Хорнера оказался не тот гусь. Или, наоборот, как раз тот.
– Так тот или не тот?
– Именно тот самый из не тех, что оказался тем, что нужно. Почему он отказался забирать своего с полосой? Потому что знал, куда перекочевал камень, или совершенно случайно произошло то, вероятность чего была крайне мала? Сколько их там?
– Кого?
– Гусей!
– Я не считал. Но много. Не меньше пятидесяти, думаю.
– И что с полосатым?
– Вы же слышали, Окшотт сказала, что он исчез.
– Не думаю, что стоит ей верить на слово. Но, где бы он ни был, дело однозначно в нем. Здесь, я чувствую, кроется вся суть. – Холмс изменился в лице и высунулся наружу. – Эй, кэбмен! Поворачивайте назад!
– Что случилось? – спросил я.
– Вспомнил загадочный диалог жестов между Кьюсеком и Окшотт. Нужно выяснить у нее, откуда она его знает. И вообще он вел себя очень непонятно. Видали, какой зеленой сделалась его физиономия?
– Еще бы!
Миссис Окшотт всё еще не отошла от обиды и встретила нас крайне недружелюбно. Она обо всем будет говорить только с полицией. А именно с сержантом Гуайром. Я вспомнил слова Холмса о том, что сержант давно в этих краях и в силу своего благодушного и терпеливого нрава сделался чем-то вроде местечкового третейского судьи. Маргарет Окшотт подтвердила, что он – популярная, если не сказать обязательная, фигура при разрешении всевозможных бытовых коллизий, возникающих на подотчетной ему территории, от споров между торговцами до мелких семейных стычек. В своей непритязательной житейской манере он всегда до последнего старался отвлечь сознание обывателей от факта, что является представителем закона и наделен соответствующей властью, а потому со временем сделался своим абсолютно для всех.
Пока она чересчур подробно изливалась в своих давних симпатиях к сержанту, а мы, будучи не в силах не то что переубедить ее, а просто даже вставить хоть слово, ожидали с единственной надеждой, что всякий поток имеет свойство когда-нибудь иссякнуть, к нам незаметно присоединился сам предмет беседы. Сержант Гуайр, пропустив мимо ушей все дифирамбы в свой адрес, конфузливо извинился, что вклинился в наш разговор, и поведал о причине своего прихода. Оказалось, он тоже не мыслил праздничного стола без жареной гусятины, а поскольку всем известно, что у Мэгги лучшая птица во всей округе… Польщенное лицо хозяйки тут же, однако, приобрело смущенное выражение.
– Ужасно, сержант, что я не смогу вам помочь. Дело в том, что я продала всех гусей.
– Как всех? – удивился полицейский. – Но у вас еще совсем недавно были!
– Были, – кивнула она. – И много. Но всех забрал тот самый джентльмен.
– Который?
– Вы назвали его имя, но я не запомнила. Он тоже заходил в участок.
– Которому вы делали знаки? – догадался сержант. – Мистер Кьюсек?
– Да.
– Зачем же ему столько птицы? Он, знаете ли, не торговец.
– А мне какая разница! Я и не спрашивала, зачем. Он предложил такую цену, что я не раздумывала.
– Вот как? – На круглом румяном лице Гуайра признаки любопытства следовало выискивать в глазах. Сузившись до щелочек, они, однако, сделались ярче, чем минуту назад. – Вы, миссис Окшотт, если не ошибаюсь, продавали по семь шиллингов шесть пенсов.
– Верно. А он назвал цену в десять шиллингов.
– Десять шиллингов?! – воскликнули мы хором.
– Учтите, я его за язык не тянула. Он только потребовал, чтобы
