Николай Каманин, высокопоставленный офицер Военно-воздушных сил, курировавший отбор и подготовку космонавтов. Он контролировал непосредственный доступ к космонавтам, заведовал расписанием их публичных мероприятий и зарубежных поездок, писал для них речи, репетировал их с ними, а также исправлял их «ошибки». Каманин был легендарным советским летчиком, имя которого стало нарицательным в СССР 1930-х годов. В 1934 году он одним из первых получил только что учрежденное звание Героя Советского Союза за смелую воздушную операцию по спасению команды парохода «Челюскин», исследовательского судна, потерпевшего кораблекрушение во льдах Арктики79. Вместе с другими известными летчиками он считался ролевой моделью для молодежи 1930-х. Его собственный опыт как культурного символа сталинской эпохи послужил ему моделью для создания публичного образа космонавтов. В результате мифология советских космонавтов во многих отношениях следовала рецептам сталинской героизации советских летчиков, служивших образцами нового советского человека 1930-х годов80.
Биографии космонавтов, написанные литературными поденщиками, во многом имитировали собственную автобиографию Каманина 1935 года, написанную, когда он был в том же возрасте, в каком теперь были космонавты, 26–27 лет. В этих биографиях повторялись одни и те же обязательные пункты: происхождение из бедной семьи; детство, отягощенное трудностями военного времени; поддержка семьи и учителей; хорошее образование, оплаченное советским государством; мудрый наставник, прививший основные коммунистические ценности; безупречная военная служба; выковывание характера и физической силы в «испытаниях огнем»; получение важной миссии от Коммунистической партии; достижение мечты всей жизни путем выполнения этой миссии; и, наконец, возвращение с важным посланием, утверждающим вышеупомянутые ценности. В биографиях как Каманина, так и космонавтов было мало подробностей о самих подвигах, зато в изобилии – благодарности партии, вдохновившей на подвиг, за всяческую поддержку. Всеведущего Сталина, который в роли отцовской фигуры занимал видное место в рассказах Каманина, в биографиях космонавтов ненавязчиво заменили на столь же всеведущего «Главного Конструктора» космической программы81.
Поскольку в памяти людей еще свежа была опустошительная война, первые космонавты – сплошь молодые летчики-истребители – неизбежно ассоциировались с образом воинов в бою. Как отмечала историк культуры Светлана Бойм, «советское освоение космоса унаследовало риторику войны; речь шла о „штурме космоса“, и космонавт стал героем мирного времени, готовым отдать всего себя Родине и, если необходимо, принести ради нее в жертву свою жизнь»82. Воинственная риторика покорения космоса опиралась и на более ранние культурные воспоминания: даже в дореволюционной России летчики традиционно изображались как «покорители воздуха», прямые потомки воинов из русских волшебных сказок83. Когда освоение космоса было помещено в этот традиционный контекст, образовалась символическая связь космических полетов с национальной гордостью. Представляя космонавтов на публичных встречах, Каманин часто говорил о них как о наследниках героев войны84. Тем не менее использование военной риторики в отношении космических полетов заключало в себе противоречие. Официально декларировалось, что советская космическая программа носит исключительно мирный характер, а военная форма космонавтов свидетельствовала об обратном. Руководители программы расходились во мнениях по поводу роли военной символики в публичном образе космонавтов. Вопрос о том, представлять ли первую космонавтку Валентину Терешкову на официальном фото в военной форме или в гражданской одежде, пришлось решать Центральном комитету партии. В итоге Терешкова появилась на фото в гражданском платье85.
Покорение космоса стало символически ассоциироваться с советской победой над нацистской Германией. В типичных биографиях Гагарина часто писали, как в ожидании запуска он сидит в космическом корабле и слушает музыку, которая вызывает у него воспоминания из детства: жизнь под нацистской оккупацией, лишения войны и радость освобождения советскими солдатами86. В этой идеологической апроприации частных воспоминаний весьма изобретательно переинтерпретировался реальный жизненный опыт Гагарина. Мальчиком он действительно пережил оккупацию, но, по имеющимся сведениям, был вынужден скрыть этот факт при поступлении в летную школу; это «темное пятно» на его биографии могло помешать зачислению87. Позднее он удивлялся, как власти разрешили ему стать космонавтом даже после того, как узнали об этом факте88. Музыка же, которую он слушал во время подготовки к полету, едва ли могла вызвать патриотические чувства: на самом деле он слушал «Ландыши», популярную тогда лирическую песню, слова которой космонавты спародировали, превратив в застольную песню89.
Миф о космонавтах играл важную роль в попытке Хрущева десталинизировать советское общество и возродить его связь с изначальными революционными устремлениями к коммунистической утопии90. В 1961 году, вскоре после полета Гагарина, Хрущев приказал изъять останки Сталина из Мавзолея Ленина на Красной площади и удалить его имя с фасада мавзолея. Монументы сталинской эпохи демонтировали, одновременно торжественно открывая новые мемориалы космической эпохи. По мере того как статуи Сталина – впечатляющие и травматичные напоминания о сталинском терроре – убирали с глаз долой, центральное место занимали футуристические образы освоения космоса. Преодоление земной гравитации стало для многих символизировать уход из сталинского прошлого: «Для советского человека космос был еще и символом тотального освобождения. Разоблачен Сталин, напечатан Солженицын <…> Выход в космос казался логическим завершением процесса освобождения и логическим началом периода свободы»91.
https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/0/01/Памятник_Гагарину_Ю.А.%2C_Юго-Западный_округ%2C_Москва.jpg
Рис. 2. Памятник Юрию Гагарину в Москве. Скульптор П. И. Бондаренко, 1980, титан.
Подобно любой иррациональной конструкции, предназначенной для того, чтобы в нее верили, а не подвергали критическому анализу, миф о космонавтах был полон внутренних противоречий. Космонавтов изображали исключительными героями, идеальными ролевыми моделями для молодежи. В то же время медиа подчеркивали, что они были обычными гражданами с такими же жизненными заботами и тревогами, как у остальных советских людей. В частности, Гагарин изображался как «простой советский парень, но при этом космический супергерой»92. У всех первых космонавтов были воинские звания, но их полеты представлялись как совершенно мирные. Космонавты были идеально дисциплинированны, но при этом способны идти на риск. В одних сообщениях о полетах подчеркивались личные заслуги космонавтов, а в других утверждалось, что все достижения были коллективными, а не индивидуальными93.
В июле 1980 года, незадолго до начала московских Олимпийских игр, в Москве был открыт памятник Гагарину (скульптор Павел Бондаренко; рис.2). Гигантская статуя космонавта на колоссальной колонне, похожей на шлейф взлетающей ракеты, парит на высоте 40 метров над зрителями. Космонавт и его ракета символически сливаются, представляя Гагарина как сверхчеловеческий синтез человека и машины. Непреодолимая дистанция между статуей и зрителем подчеркивает мифологические пропорции фигуры Гагарина, которая в своем футуристическом совершенстве возвышается над сегодняшним миром, погрязшим в своих человеческих недостатках.
Мифологизация инженеров
Если советские идеологи в пропагандистских целях культивировали идеализированный
