чем говорят в чемодане. С таким видом, будто действительно что-то слышит.
Конечно, это — игра. Он весь ею захвачен. Вот мы, взрослые, не слышим, а он, малыш, слышит что-то очень важное, очень интересное для него.
То, что он выдумал.
* * *
Кира утром заходит во все комнаты, ко всем соседям, и еще в дверях говорит:
— Простите, пожалуйста, я больше не буду.
Он еще не успел провиниться, но уже просит прощения.
Это — игра.
…Малыш водит магнитом по полу. Так делает мать, когда уронит иголку. Но никто ничего не ронял. Пол чистый. Это — тоже игра.
…Мать кормит малыша кашей. Он ест вяло. Тогда мать раскладывает кашу по двум совершенно одинаковым тарелочкам и предлагает ему свободный выбор — из какой он хочет, из той пусть ест. Малыш оживляется. Это уже интересно. Выбирает. Ест охотно.
Две тарелочки, возможность выбора, — конечно, это игра.
…Вдруг малыш начинает гудеть.
Он играет в подъемный кран.
…Кира сидит на полу и разговаривает с кем-то по телефону, прикладывая к уху кубик:
— Да?… Нет?… Хорошо. Да, да… Нет, нет…
Интонация голоса совсем как у соседа, когда тот разговаривает по телефону и откликается односложно:
— Да… Нет… Хорошо…
…Малыш всё время творит, выдумывает одну игру за другой. Как он мог бы жить среди нас, взрослых, постоянно занятых, таких серьезных, деловых, если бы не обладал этой счастливой, неистощимой способностью выдумывать?
Мир игры, воображения, как и всякий реальный, действительный мир, имеет свои законы. Он прекрасен и труден, он сложный, противоречивый. Но в нем есть одно очень важное преимущество. Игру всегда можно прервать. И, конечно, начать новую.
Лучшую.
НЕ НАДО БОЯТЬСЯ ПАРОВОЗА…
Мир огромен и познаётся не сразу. Но всё же он познаваем. Малыш усердно, неутомимо знакомится с окружающим его миром. Он приглядывается, прислушивается, сопоставляет, мыслит. Он как будто и не слышит того, о чем мы, взрослые, разговариваем, но на самом деле всё слышит, запоминает, оценивает. Накапливаются слова, вырабатывается отношение к людям, поступкам, вещам, явлениям.
Когда малыш болел, его заботливо лечили — лекарствами, уколами, компрессами, горчичниками. Хуже всего — и горьких лекарств, и болезненных уколов, и влажных компрессов — были для него горчичники. Мы об этом узнали не сразу, а через4 несколько месяцев после его выздоровления.
Вместе с мамой Кира поехал на вокзал встречать бабушку. Всё было, как многое, очень многое в жизни малыша, — в первый раз: тревожный, беспокойный шум вокзала, множество людей, ощущение некоторой опасности, — оно шло даже от матери. Она крепко держала малыша за руку, до боли крепко.
— Смотри не потеряйся, — говорила она и дергала его за руку.
Кира терпит. Он чересчур занят, чтобы обратить внимание на боль. Надо всё увидеть, во всем разобраться. Вот перрон. Внизу, по обе стороны платформы, — сверкающие рельсы, уходящие далеко-далеко, так далеко, что малышу и не видно, где они кончаются. Не видно это и взрослым. Бегут и бегут вдаль сверкающие рельсы.
— Нельзя подходить к краю, — говорила мать Кире. — Ах, что за ребенок!
И тут же начинала его прихорашивать, чтобы он понравился бабушке. Для того чтобы поправить на малыше шарфик, мать отпускала его руку. Тогда малыш потихоньку подвигался к краю, где сверкали уходящие вдаль рельсы. Ведь интересно!
Вдруг кто-то сказал:
— Идет!
Затем еще кто-то сказал:
— Вот уже виден паровоз.
Действительно, показался паровоз, — надвигалось что-то очень громкое. Оно было громче всего того, что успел услышать за свою короткую жизнь малыш. Паровоз был весь черный. С высокой черной трубой. Он был окутан белым паром. Он грохотал и шипел. Всё-таки это было страшно. И Кира уже сам крепко-крепко сжал руку матери и тянул ее подальше от платформы, от паровоза. А мать стала его успокаивать, говоря, что паровоз добрый, что не надо бояться паровоза, — он привез бабушку, он скоро отвезет всех — маму, бабушку, Киру — в деревню, а потом в Москву.
Больше всех этих успокоительных заверений на малыша подействовало то, что паровоз остановился и сразу же перестал быть громким, что из паровоза по лесенке спустился человек и стал вытирать его черные бока, тереть и тереть, а паровоз стоял тихо, смирно, вел себя очень хорошо, прилично. А тут из первого вагона вышла бабушка, стала обнимать и целовать малыша. Затем все поехали в такси домой — Кира, бабушка, мама.
Вечером малыш, как обычно, пришел в гости к Ивану Яковлевичу и убедительно ему сказал:
— Не надо бояться паровоза. Он добрый. Он привез бабушку. Он повезет нас в деревню, в Москву. Паровоз — не горчичник. Он не щиплется.
Так паровоз — возможно, впервые — сравнили с горчичником, отдав предпочтение паровозу, потому что он — не щиплется. И мы, взрослые, поняли, что в познании мира ребенок часто идет своими путями, накапливая наблюдения, сравнивая, устанавливая сходства и различия.
И у нас, с легкой руки малыша, вошло в обиход в некоторых сложных случаях повторять:
— Не надо бояться паровоза.
ПРАВИЛЬНО
На улице, когда проходили малыши из детского сада, Кира останавливался и долго смотрел им вслед. Он говорил:
— Дети…
В этом слове — и восхищение и тоска. Тоска по обществу равных.
Наконец Киру решили отдать в детский сад.
Несколько дней он говорил только о справках.
— Нужны справки, — твердил малыш.
И вот все справки собраны. Всё в порядке.
Мать боялась, что малыш не захочет остаться в детском садике, побежит за ней, когда она будет уходить. Но он словно сразу же забыл о матери, — побежал к другим детям, стал в круг, взялся с другими детьми за ручки. Как их ему не хватало — других детей! Мать ушла — он даже не посмотрел в ее сторону. Новый дом, в который он попал, захватил его полностью. Что за дом! Новые люди — дети, воспитательницы, нянечки, — как их много. И все они с ним, малышом, как-то связаны, и он это чувствует. Вот вешалка с нарисованными на ней яблоками, вишнями, грушами, ведерцами, — так дети узнают свою собственную вешалку, свой крючок. По нарисованному яблоку или по вишне. Вот комната, где много разных игрушек. Все садятся в одно и то же время за маленькие столики на маленькие стулья. Идут вместе на прогулку. В одно время ложатся в маленькие кровати. Хорошо!
И вот первые нарушения дисциплины, такие сладкие, радостные нарушения обязательного.
— Когда нянечка выходит из спальни, мы перестаем спать и разговариваем, — делится с нами
