Он во взгляде и повадках, опыте и самоощущении. А тут почти ребенок с нестандартной внешностью, которую, даже глядя со стороны, еще нужно принять. А я вообще не чувствовала ее своей. Из-под этой маски упорно лезла, пробиваясь через глаза, некрасивая растерянная тетка на четвертом десятке. И от этого муторно, от этого бессилие. Обида, неприкаянность, страх, что не справлюсь…
Моей горничной оказалась высокая и мощная то ли девица, то ли замужняя женщина лет тридцати с длинноватым приятным лицом. В крахмальном чепчике, черном платье с белым воротничком и длинном белом переднике. Неизвестно, что там раньше была за Катя, но за эту я была благодарна — она ворочала и крутила мной, вопросов особо не задавая. Будто сама отлично знала, что мне требуется и как именно. Может имела опыт сиделки, или это просто — опыт.
Скоро я уже была вымыта, вычесана, заплетена, одета в свежее и уложена на чистую постель. Именно уложена — меня таскали на руках, как тяжелобольную.
На прокладке оказалось не так много крови, и на вопрос во взгляде то ли прислуги, то ли ответственного надзирателя, я только и смогла ответить, пожав плечами:
— Заканчиваются?
Откуда мне знать, что там и как⁈ Первый день здесь…
Голова все еще тупо ныла, а вот живот почти успокоился, когда я поела куриных щей. Судя по вкусу супа, это были как раз они. Вместо хлеба дали крохотные пирожки с печенью и поджареным луком.
Пока я ела, сидя в постели, был вынесен горшок, грязная вода из большого таза, протерт пол, а передник поменян на свежий. Я ела, наблюдала и соображала, как нужно вести себя с прислугой.
По Чехову, подневольные люди сопротивляются жестокости, но деловую строгость ценят. Доброту же воспринимают, как слабость. Но это русские люди. Есть иной менталитет и у нас тот самый случай.
Ирме доверили наблюдение и контроль за мной, значит человек она преданный и надежный. Служба при дворе частенько носила наследственный характер, дети дворцовой челяди здесь и рождались, и вырастали, замещая потом родителей. Такая работа хорошо оплачивалась, за нее держались.
Вообще в числе дворцовой «комнатной» прислуги было много иностранцев. Верных и надежных людей зарубежные невесты привозили из своей страны и наоборот, соответственно — Ольга Николаевна потащила за собой в Штудгарт даже личного кучера. А голландки и немки могли набираться в штат и отдельным порядком — считались особенно трудолюбивыми и чистоплотными.
Тихо кашлянув, я предложила:
— Можешь быть свободна. Когда ждать тебя следующий раз?
— Я теперь служу вам, — сделала она книксен, — буду тогда у себя.
По-русски Ирма говорила свободно и чисто, но что-то все-таки чувствовалось. Так бывает, когда дома, в семье люди общаются на родном — легкий, едва заметний… даже не акцент, а говор.
Кивнув в ответ и проводив ее взглядом, я какое-то время прислушивалась к звукам за стеной, понимая уже причину плохой звукоизоляции.
«У себя».
Значит здесь, как в Зимнем. Там комнаты младших фрейлин делились тонкой дощатой перегородкой надвое, вторую половину занимал гардероб и личная горничная. А еще по штату положен был один на двоих фрейлин «мужик» для тяжелой работы: наносить дров для печки, проследить за ней, почистить, натаскать воды, притащить судки с едой из общей кухни, организовать транспорт, если вдруг случится поручение за пределами дворца, что-то там еще… На такую работу брали одиноких солдат-отставников из гвардейских полков.
По моей просьбе Ирма оставила на кровати тот самый альбом со стихами. Творчество может многое сказать о человеке, а мне нужно было понять Таю, чтобы хоть как-то соответствовать.
Каждый стих, кроме того — последнего, был красиво оформлен цветными рамочками и фигурными виньетками. Старательно, с любовью даже… тоже своего рода вид творчества. Аккуратность, терпение, организованность — вот, что мы здесь видим. И еще… Величество тоже, скорее всего, отметила незаконченность в оформлении того стиха — падение в воду случилось по свежим следам, и мое блеянье с оправданиями во внимание вряд ли приняла. Но шанс дала. Похоже, для Таисии Шонуровой у нее имелся некий кредит доверия. Но не безграничный, поэтому и здесь нужно быть осторожной.
Сначала я просто наскоро просматривала, роя информацию, а дальше нечаянно ухнула в творчество Таисии с головой. Пару раз заглядывала Ирма, осторожно прикрывая потом за собой дверь. Удивленно вскинула бровь, когда поняла, что я переложила подушку в ноги и легла так, чтобы света для чтения было больше — незаметно за окном потемнело и срывался ветер, как перед дождем. Потом и он тихо зашелестел по крыше. Я плотнее завернулась в одеяло.
— Таисия Алексеевна, не прикажете протопить печь?
Непривычная забота постороннено человека трогала и нечаянно просилось что-то в ответ — слова благодарности, чаевые? Я тихо «агакнула», не представляя себе… А подсушить комнату и правда не мешало — Петергофским летом помещения чувствовались сырыми даже в ясные теплые дни.
Скоро от выступа в изголовье кровати донесся негромкий шум, стук… мужик затапливал печь с той стороны. А мне опять уже было не до этого, я читала, вникала и делала выводы.
Таисия не могла покончить с собой, не должна была.
Слишком зрелое мышление, слишком интересные образы и мысли для ее возраста и опыта. А еще она была верующей. Вряд ли истово, как и я, но в высшую справедливость точно верила, судя по одному из стихов.
Но как она умудрилась свалиться в канал? Хорошо еще, что не Питер, здесь глубина не та. И все-таки — как? Уже зная ее шебутной характер… шалила, рисковала? Или замечталась. Или была рассеяна из-за того, что сильно расстороена — что-то там было о рыданиях накануне, вряд ли Анна стала бы врать в глаза. И, скорее всего, рыдания эти были из-за кого-то. И лучше бы это горе да в церковь ее занесло, как исключительно правильную девицу. Но нет — свалилась в воду, ударилась головой. Или вначале упала и ударилась, а уже потом свалилась? Так выглядело правдоподобнее.
Сама я стихи не писала, но любила их. Не все подряд, а те, что почувствовала «своими», которыми прониклась. Много их знала и даже цитировала во время экскурсий, так делают почти все экскурсоводы. Если это к месту, то весьма трогает, усиливая впечатление от рассказа, поэзия намного чувственнее прозы. А может стихотворный ритм нечаянно задействует в нас что-то такое… где-то там. Вот и влияет так — завораживающе или даже гипнотически. Перечитываешь потом, нечаянно запоминаешь.
В некоторых Таиных стихах смысл приходилось искать.
Нам
