осматривая местность. Отсюда, с этого возвышения, действительно открывался неплохой обзор на окружающую каменистую низину. Они могли видеть далеко. Могли видеть его.
Не паника, нет. Это чувство было ему незнакомо в полной мере, особенно после пробуждения Аккерманской силы. Скорее, мощный выброс адреналина, мгновенно отогнавший усталость и обостривший все чувства до предела. Тело напряглось, готовое к рывку, к схватке, к чему угодно. Разум, ставший удивительно острым и холодным, начал лихорадочно перебирать варианты. Они обошли его? Вышли прямо к Волчьим Вратам, предполагая, что он пойдет этим наиболее логичным путем для ухода на север? Или это просто случайность, их поисковый веер совпал с его маршрутом? В любом случае, он был в зоне повышенного риска.
Сдвинувшись за валун так, чтобы он полностью скрывал его фигуру, Алексей позволил себе лишь мгновение для анализа. Куда двигаться теперь? Прямо вперед, через каменную россыпь, где их следы? Это опасно — они могут находиться еще ближе. Назад, откуда пришел? Повторять маршрут — глупо, он мог бы вывести их на себя. Остается обойти этот опасный участок. Либо подняться выше по склону холма, туда, где начинается еще более густой и непролазный еловый лес, либо попробовать обойти его снизу, через сырые, поросшие кустарником ложбины, ведущие в сторону более мелких озер.
Он выбрал второй вариант. Низменности, заболоченные участки — идеальное место для заметания следов. И там было больше растительности, дающей укрытие. Быстрым, но предельно осторожным движением он сполз с валуна, прижимаясь к его шершавой поверхности. Дождь продолжал моросить, и эта его однообразная завеса была сейчас его лучшим союзником. Она приглушала звуки, ухудшала видимость и, главное, не давала следам полностью высохнуть, делая их обнаружение более трудным, но и маскировку более эффективной.
Алексей двинулся вниз по склону, не идя, а почти ползком, используя камни и густую поросль папоротника как прикрытие. Его глаза непрерывно осматривали каждый уголок окружающего ландшафта. Он чувствовал себя мышью, пробирающейся в норе, когда рядом охотится хищник. Каждое движение было просчитано, каждый шаг проверялся прежде, чем на него переносился вес. Он ставил ногу так, чтобы не хрустнула ветка, чтобы сапог бесшумно опустился в мокрый мох или на камень.
Лесная подстилка становилась все более сырой и мягкой по мере спуска в низину. Чавкающая грязь и холодная вода мгновенно пропитали остатки сухости в его сапогах и одежде. Запах болотистой тины, разлагающейся листвы и чего-то затхлого, кисловатого, висел в воздухе. Низкорослые кустарники цеплялись за одежду, но он терпел, проталкиваясь вперед. Густая листва и переплетение веток здесь создавали плотное, хотя и влажное укрытие.
Смеркалось. Свет становился совсем призрачным, лес погружался в сизые, а затем и чернильные тени. Видимость резко ухудшалась. Это было хорошо для маскировки, но плохо для движения по пересеченной местности и обнаружения потенциальной угрозы на расстоянии. Теперь он мог видеть только то, что находится на расстоянии вытянутой руки или двух, а дальше был сплошной мрак. Ему приходилось больше полагаться на слух, обоняние и то самое шестое чувство, которое пробуждалось в нем, Аккермане.
Именно это чувство вдруг заставило его резко остановиться. Он замер посреди густого кустарника, скрючившись в три погибели. Он не слышал ничего необычного, не видел. Но внутри что-то закричало, предупреждая. Он напрягся, пытаясь уловить что-то, чего не мог распознать сознательно. Это было как легкое колебание воздуха, сдвиг в общей атмосфере тишины и сырости. Присутствие. Чужое присутствие.
Где-то неподалеку. Не близко, не на расстоянии десятков метров, но и не на расстоянии сотен. Где-то на грани слышимости и видимости в сгущающейся тьме. Медленное движение, скрываемое шорохом дождя по листве, или, может быть, лишь напряженное ожидание?
Алексей провел рукой по лезвию ножа, убеждаясь, что оно легко вынимается из ножен. Дыхание его стало еще тише, практически неощутимым. Он просидел так, затаившись, несколько долгих минут, которые показались часами. Лес дышал. Сырой ветер шевелил ветви. Падающие капли дождя шлепали по листьям. И сквозь все эти естественные звуки он продолжал ощущать то самое смутное присутствие.
Они прочесывали эту низину. Или поджидали. Усталость начала брать свое, мышцы дрожали от напряжения и холода. Но он не мог двинуться. Не мог издать ни звука. Это было одно из тех критических мгновений, когда жизнь или смерть решаются тишиной.
Наконец, ощущение чужого присутствия начало ослабевать, отодвигаться. Постепенно оно растворилось в ночи и шумах леса. Алексей выпрямился, осторожно, по миллиметру разгибая затекшее тело. Напряжение ушло, оставив после себя тяжесть и новую порцию усталости. Но он был жив. Пока.
Было очевидно — провести ночь в таком состоянии, таясь в кустах, было невозможно. Он промок до нитки, его уже начало слегка трясти от холода. А главное, они могли вернуться. Или обойти и встать на пути. Ему нужно было найти убежище. Не просто укрытие, а что-то более надежное.
Вспомнились старые карты Острога и окрестностей, которые висели на стене в доме старосты, и на которые он, пользуясь своим иммунитетом к стиранию памяти, смотрел с особенным вниманием после «пробуждения» своих знаний. Дед также говорил о природных убежищах в Медвежьем Углу. Пещеры — слишком заметно. Разбойники могли их использовать. Но были еще небольшие гроты, вымытые водой у подножия каменных насыпей, или просто глубокие, прикрытые нависающими скалами ниши. Такие места, где можно было бы укрыться от дождя и ветра, оставаясь при этом незаметным.
Где-то в полукилометре от его текущего местоположения, чуть дальше к северу, начиналась небольшая гряда пологих холмов, покрытых смешанным лесом и выходящих кое-где на поверхность каменистыми обнажениями. Дед Игнат упоминал, что там есть «заячья нора» — небольшая ниша под скалой, которую часто использовали мелкие зверьки как убежище, и которую они иногда использовали для ночевки, когда заходили далеко в лес. Это было идеальное место.
Осторожно, стараясь не произвести шума, Алексей изменил направление. Теперь он двигался быстрее, хотя и с прежней осторожностью. Мрак окутал его полностью. Двигаться стало крайне трудно. Приходилось ориентироваться по ощущениям под ногами, по направлению наклона деревьев (в эту сторону склон обычно шел вверх, в ту — вниз), по смутным запахам, которые Аккерманское обоняние позволяло ему улавливать даже сквозь сырость — запаху сосен, лиственниц, влажной почвы. Время от времени он едва не спотыкался о невидимые препятствия — поваленные ветки, выступающие корни. Но каким-то чудом, ведомый то ли инстинктом, то ли глубокой памятью места, он продолжал двигаться в нужном направлении.
Наконец, его ноги почувствовали твердость камня. Он достиг подножия гряды. Теперь оставалось только найти «заячью нору». Это оказалось сложнее в полной темноте. Он
