повиноваться своим вождям». В течение месяца только и совещались о том, как бы обеспечить себя королевским жалованьем, так как было очевидно, что продолжение осады Москвы на свой страх и риск, без подчинения королю, пахнет государственной изменой. Возник раскол. Наиболее отчаянно действовали польские конфедераты – они решили прямо потребовать от Сигизмунда, «чтобы он удалился из московских владений», и поклялись друг другу не оставлять Вора до тех пор, пока он не овладеет престолом и не уплатит им обещанного жалованья. Сапега со своим отрядом примкнул к конфедератам, но лишь для того, чтобы успешнее влиять на них. Однако запорожцы отправили послов к Сигизмунду, «принося себя в польское подданство», а слуги в тушинском лагере кричали, что они не будут служить «против короля, своего государя». Заколебались и многие поляки.
Мархоцкий, посланный конфедератами под Смоленск, дерзко заявил, что если королевское войско не уйдет назад в Польшу, то «в таком случае ни короля государем, ни братьев братьями, ни родину родиной мы считать не будем!». Но его грозная тирада не произвела никакого впечатления. Паны посмеивались и над ним, и над конфедератами, и над Вором, их государем. Между прочим, конфедератских послов спросили: правда ли, что Марина сочеталась браком с тушинским Дмитрием? Послы отвечали, что делать это ее величеству было незачем, так как с нее вполне достаточно одного венчания, совершенного папским нунцием в присутствии короля!
Как видим, тушинцы умели отвечать не только впопад, но и с удалью. Тем не менее их отпустили ни с чем, предупредив, что «кто не почитает государя, тот оскорбляет родину… Те же, кто оскорбляют родину и закон, преступают границы свободы…».
Для дальнейших переговоров в Тушино поехало уже упомянутое посольство Станислава Стадницкого, который от имени короля предложил тушинцам помощь, но только в том случае, если Вор – «тот самый» Дмитрий. Рожинский в своем ответе был откровенен, но настаивал на своих притязаниях. Теперь конфедераты требовали, чтобы король удовлетворился Смоленском и Северской землей, а им помог бы посадить Вора на царство да выплатил 20 миллионов злотых за труды. Стадницкий развел руками – такую огромную сумму может добыть не «королевство Польское, а только испанский флот». Переговоры зашли в тупик.
Положение Вора было самое унизительное и невыносимое. Никто не сомневался, что он обманщик. Рожинский не стеснялся в обращении с ним. Когда Вор попытался узнать у князя, зачем приехали королевское комиссары, то услышал в ответ:
А тебе, б… сын, что за дело? Они ко мне приехали, а не к тебе. Черт тебя знает, кто ты таков! Довольно мы пролили за тебя крови, а пользы не видим!
Для подкрепления своих слов Рожинский замахнулся на него своим костылем. Вор в ужасе прибежал к Марине и кинулся ей в ноги:
Гетман выдаст меня королю! Я должен спасаться – прости!
Эта сцена произошла 27 декабря 1609 года. Через несколько дней Вору «непременно захотелось прокатиться под Москву». Хотя, заподозрив неладное, поляки старались помешать этой поездке и даже самовольно заперли конюшню, Вору удалось уехать с 400 донцами и столькими же москвичами. Рожинский бросился вдогонку и вернул беглеца в лагерь.
Неудача не обескуражила Вора. Самыми преданными его приверженцами были донские казаки. 6 января 1610 года, переодевшись крестьянином, Вор незаметно пробрался из своего дома в казачий круг. Его положили в сани с навозом, укрыли рогожей, сверху на него сели несколько казаков – в таком виде его вывезли в Калугу. Была ли посвящена Марина в планы этого бегства, точно сказать нельзя. Во всяком случае, она осталась в тушинском лагере.
Добравшись до Калуги, Вор разослал оттуда грамоты к русским людям с призывом бить поляков, а их имущество свозить в Калугу.
Ярость тушинских поляков не знала пределов. Они кинулись в дом Вора, обыскали и разграбили его – «кто что схватил, то и уносил». На другой день собрался войсковой совет – на нем шляхтичи осыпали бранью князя Рожинского, говоря, что он вконец запугал «царя» своим пьянством. Все войско стояло в строю, время от времени порываясь в сторону повозок с казной Вора. Совещание продолжалось и на второй день. Рожинскому удалось оправдать себя, и шляхта несколько поугомонилась.
Не желая упускать такой случай, королевские послы не скупились на обещания. Помимо поляков, они обратились также к московским боярам, находившимся в тушинском стане, – князьям Трубецкому, Шаховскому, Долгорукому и другим. Самым влиятельным лицом среди них был ростовский митрополит Филарет Никитич Романов. Как мы помним, он был пострижен Годуновым в монахи; Дмитрий предложил ему снять насильный постриг, но Филарет отказался и получил от царя митрополичью шапку. После взятия Ростова поляками он попал в плен и был увезен в Тушино. Никаких обличений Вор от него не услышал. В благодарность он нарек Филарета патриархом, а тот с подобающим смирением принял этот сан. (В те годы церковная иерархия вообще пришла в полный упадок, ибо наряду с новым патриархом появилось также несметное количество «тушинских» епископов и архимандритов.)
Московские перебежчики после бегства Вора начали явно выражать свои симпатии Польше. Пользуясь этим, королевские послы вручили им письмо от Сигизмунда, в котором король заверял, что пришел не оскорблять русские законы и веру, а остановить пролитие христианской крови и сохранить русское государство и народ, ибо сами русские не могут позаботиться о себе, поскольку иссякло потомство их законных государей. Во время чтения этого письма тушинские бояре и духовные плакали от умиления и криками выражали свое одобрение. Спустя три дня тушинская «дума», атаман Заруцкий с казаками и касимовский хан Ураз-Мехмет с татарами объявили, что желают видеть на московском престоле «потомство» Сигизмунда и целовали крест его величеству королю. Они составили конфедерацию с польским войском, обязавшись «не склоняться ни к Дмитрию, ни к Шуйскому и вообще ни к одному из московских бояр».
Вор в Калуге уже словно сожалел о бегстве. Он вновь попытался войти в соглашение с панами. В его письме, присланном в Тушино, говорилось, что он уехал всего лишь на охоту и готов вернуться в лагерь при условии, «чтобы поляки вновь принесли ему присягу, а изменившая Москва была казнена». В Тушине это письмо публично сожгли.
31 января тушинские послы – московские бояре и духовные – получили аудиенцию у Сигизмунда в смоленском лагере. Встреча прошла торжественно. Король принял их, окруженный сенаторами и вельможами. Боярин Михаил Салтыков поцеловал королевскую руку и объявил о «покорности московского народа». Прочие высказывались в том же духе. В заключение дьяк Грамотин заявил от имени бояр и думных людей, что они желают иметь государем не Сигизмунда, поскольку тот правит обширным государством,
