сделал паузу:
— Более того, могу купить ваш дом целиком, — опустил глаза на губы девушки, от чего та смущённо отвела глаза. — Гостевой дом… так удобно… он отойдёт… Впрочем, об этом поговорим после. Так или иначе, вам некогда будет заниматься ни кофейней, ни гостевым домом.
На немой вопрос Ники, выразившийся в поднятых бровях, ответил:
— Как и надлежит замужней женщине, вы займётесь семьёй и домом. К тому же мы с вами не останемся в Зволле. В Делфте меня ждёт работа. После помолвки я ненадолго уеду и в скором времени вернусь за вами. До тех пор я решу вопрос с вашим домом.
Ника онемела от негодования. Подмывало крикнуть: «А меня спросить не забыли?», но она сдержалась:
— К дому прилагаются долги, причём, немалые. Я бы хотела отдать их сама.
— Улажу и сей вопрос, — Ван дер Ваал благосклонно улыбнулся и подошёл к Нике. — Вам не нужно беспокоиться о своей чести и чести семьи, госпожа Руз. По договорённости с вашей тётушкой она поедет в Делфт с вами. До венчания вы будете жить в моём доме в качестве моих дорогих гостей.
— Почему я не знаю о вашей договорённости? — возмутилась девушка.
— Тётя вам не сказала? — искренне удивился ювелир. — Что ж, теперь вы знаете.
Она не спорила и больше ни о чём не спрашивала. Знала, что если такое случится, то немалые деньги от продажи дома с готовым прибыльным бизнесом она не увидит. Большая их часть уйдет на выплату долгов, а оставшиеся — на подготовку к самому счастливому дню в жизни каждой девчонки.
Ника горько усмехнулась: тётушка Филиппина не пожалеет чужих денег, чтобы устроить племяннице свадьбу года.
— Виллемина останется в Зволле? — спросила она.
— Как и Юлиус, — охотно отозвался Ван дер Ваал, изучая обстановку мастерской. — Через год я заберу его и стану обучать ювелирному делу. Мальчик вырос. Виллемина тоже будет устроена должным образом, и мы с вами на несколько лет уедем в Аугсбург. Я намереваюсь открыть там мастерскую по изготовлению ювелирных изделий.
Ника молчала.
Мужчина удовлетворённо кивнул:
— Вы же приметесь обустраивать мастерскую и наш дом как вы это умеете. Станете помогать мне с эскизами украшений. В вашей прелестной головке обретает столько нужных мне мыслей, до воплощения которых путь весьма сложный, требует кропотливого труда и терпения. Не далее как сегодня я получил заказ на изготовление серебряных пряжек к туфлям и поясному ремню, а также рукоять трости. Заказ предполагается исполнить в единой изысканной манере. Пообещайте мне безотлагательно заняться сим вопросом.
Ника усмехнулась. Искушение отказать нуворишу, сославшись на занятость, было велико.
Ван дер Ваал понял её улыбку по-своему. Со словами:
— Вижу, вы меня уже не боитесь, — он приподнял её лицо за подбородок и невесомо коснулся её губ своими губами.
Когда девушка вздрогнула, чуть отстранилась и с немым вопросом посмотрела в его глаза, тяжело втянул воздух:
— Вы привыкнете ко мне, — провёл большим пальцем по её нижней губе, опустил глаза на грудь, на ряд мелких декоративных пуговиц, украшавших лиф скромного траурного платья. — В постели я нежный и терпеливый. А вы… — мазнул по её подбородку, шее, очертил вырез горловины, убрал с плеча конец кружевного траурного шарфа и коснулся пальцами кожи шеи. — Вы поймёте, как приятно пребывать наедине с опытным и щедрым на ласки мужчиной. Щедрым не только на ласки.
Ника проглотила судорожный вздох. В душу будто плеснули кипятком. В груди запекло; не хватало воздуха. Она вдруг представила себя с Ван дер Ваалом в постели. Представила не нежным и терпеливым, а напористым, жёстким и требовательным, каким он был тогда, когда поцеловал её в первый раз. Ей тотчас захотелось вытереть губы и сказать, что через две недели ничего не изменится, она никогда не станет ни его невестой, ни женой.
Ника подавила в себе желание высказаться. Связанная просьбой Ван дер Меера, она вынуждена молчать. Отстранилась от мужчины с такой быстротой, что тот не успел её удержать. Скороговоркой проговорила:
— Всё это будет потом, а сейчас, простите, мне нужно идти, — и едва ли не бегом бросилась в коридор, далее вниз по лестнице. На ходу тыльной стороной ладони тёрла губы.
Перевела дух, когда рванула на себя дверь кухни. Вошла настолько стремительно, что все работницы повернулись в её сторону.
Лина в дальнем углу у окна присматривала за купавшимся в глубокой миске Жакуем.
Попугай тоже заметил неожиданное появление хозяйки. Вытянул шею с мокрыми слипшимися перьями и прокричал испуганным голосом, схожим с голосом тётушки Филиппины:
— Тьфу, антихрист! Антихрист!
Ника подошла к буфету и отыскала в нём закупоренный кувшин с креплёным вином. Ни на кого не глядя, плеснула вина в стакан. Выпила залпом. Не почувствовав вкуса, повторила.
— Вам ещё медовый пряник собирать, — Хенни забрала у неё пустой стакан, поставила рядом с кувшином и плотно закрыла дверцы буфета. — Шапку из кремовых цветов на прянике завтра будете делать?
Ника смерила служанку оценивающим взглядом, сказала:
— Гори всё ясным пламенем, — прихватила с блюда пяток сырных палочек.
Подошла к раздаточному окну и осторожно заглянула в зал кофейни. Убедившись, что Ван дер Ваал с детьми сидит за столом напротив барной стойки и слушает, о чём говорит ему Юлиус, направилась к выходу. Оставшись незамеченной, вышла на задний двор.
Хотелось выплакаться. И высказаться.
Она знала, кто её выслушает и перед кем не будет стыдно показать свою слабость.
Глава 45
Дверь открыла новая горничная Де Йонгов. На ходу спросив, где находится госпожа Лейфде, по длинному полутёмному коридору Ника устремилась во внутренний дворик. Еле сдерживала слёзы. Горячие и горькие, они жгли глаза, душили, мешали вдохнуть полной грудью.
Хозяйка особняка, как безнадёжно больной подросток — маленькая, сухонькая и сгорбленная, спрятав руки в меховую муфту, сидела в кресле с закрытыми глазами. То ли слушала компаньонку, читавшую вслух книгу, то ли дремала под её монотонный голос.
Ника рывком села перед старой женщиной на пол и положила голову ей на колени. Не выдержала — заплакала навзрыд. Она долго держала в себе боль, не выпускала, контролировала. Думала, что сильная и выносливая. Была уверена, что сможет преодолеть всё, выдержит и стерпит многое, но… не вышло. Она слабая не только физически, а и духовно.
Глотая слёзы и окончания слов, говорила торопливо, сбивчиво:
— Госпожа Лейфде, я больше не могу… устала, смертельно устала… должна молчать, когда хочется говорить, и должна говорить, когда хочется молчать… Должна делать то, чего не хочется… От меня требуют невозможного.
Захлёбывалась словами:
— Не знаю, что мне делать
