не позову тебя сюда, даже мысленно. Не оставлю лазейки, чтобы ты хоть что-то помнила. Не позволю повторить мою судьбу.
– Не надо! Не-на-до!
– Забудь поскорее. Забудь все: что умеешь, что говорила со мной.
Я мышь, которой только и остается, что бежать по лабиринту, не понимая, что выхода нет.
– Если сделаешь это, я тебя возненавижу!
– Забудь-забудь-забудь!
Дверь слегка поддалась, и я протиснулась внутрь, едва не распластавшись по полу. Замерла, глядя на бабушку. Былая красота угадывалась по осанке, наклону головы. Руки, когда-то изящные, а теперь бледные, с просвечивающими венами и истонченными пальцами, были сложены на столе.
Крошечная девочка, курносая и белокурая, засмеялась и обхватила бабушкин безымянный палец, попыталась поднять, но не справилась. Отошла, оторвала кусочек от страницы раскрытой книги. Смастерила самолетик, запустила. А потом вдруг взбежала по бабушкиному запястью, перебралась на предплечье. Раскинула руки, удерживая равновесие, словно канатоходец над городом. Вскарабкалась на плечо.
Победно пискнула, нырнула в распущенные седые волосы, обхватила прядь и попробовала покататься, как на тарзанке. Чуть не упала и, притихшая, уселась в месте, где шея переходит в плечо. Свесила ножки на бабушкину сгорбленную спину.
– Когда-то я приказывала лягушкам разыгрывать целые представления. Кларисса их очень любила. Она шила им платьица из лоскутков.
Я представила, как эта немолодая, но красивая женщина ведет за руку белокурую девочку, здоровается со знакомыми в городе под холмом. Булочник угощает их свежеиспеченным рогаликом, портниха протягивает разноцветные лоскутки. После бабушка с внучкой возвращаются к замку, гуляют по парку, гадают на цветках ромашки. Бабушка учит Клариссу названиям трав и насекомых.
Уменьшенная копия Клариссы заливисто смеется, болтая ножками. Нет ей никакого дела до прошлого и того, что мебель вокруг пыльная и покрыта трещинами, а стены усеяны ржавыми гвоздями. На каждом гвозде – амулет.
– Одни сдерживают мой чудовищный дар, другие развлекают, – пояснила бабушка. – Например, создают иллюзии. Когда в детстве ты приносила мне насекомых, я пускала эти амулеты в ход.
– Как же долго пришлось ждать ответа на вопрос, – я улыбнулась.
– А когда я прикасаюсь к той веревочке у тебя за спиной, то становлюсь замком. Каждым камнем, каждой трещиной. Я помню, как прятала тебя в служебных комнатах, когда ты играла с братом. Как свистела ветром в трубах, когда ты плакала. А когда ты покидала дом, я была птицей, летела за твоей каретой до самой станции. Хотела и дальше, но услышала страх Вэйны и поспешила обратно.
– Чего она боялась?
– Ей снилось, что ты не вернешься. Липкий, холодный сон. Я подглядела его и стала бояться вместе с ней, – бабушка вздохнула, а девочка на плече поежилась, словно это ей было страшно. – Спасибо, что, несмотря ни на что, вернулась домой.
Едва я сообразила что ответить, с лестницы послышался шум. Кто-то грохал тяжелыми сапогами по ступеням, гул голосов эхом отражался от стен. Минутой позже гул разделился на плачущий голос Лилии и гневный возглас отца. На мелодичный баритон Диего. И другой голос, тихий, сочащийся страхом и надеждой. Он принадлежал Фернвальду.
Мы с бабушкой успели обменяться удивленными взглядами, когда массивная дверь, которую я с таким трудом приоткрыла, отлетела в сторону, громко ударившись о стену.
– Энрике! – рявкнул папа. И тут же застыл, широко раскрыв глаза. – Мама!
Из-за его плеча выглядывала растрепанная Лилия; я перехватила ее виноватый взгляд и улыбнулась: все в порядке, ничего страшного. Лилия отошла в сторону, и я увидела Фернвальда. Откуда он взялся здесь, годами не посещавший Алерт, забывший его запахи и звуки?
– Стой. Да постой же, Вэйна! – крикнула мама.
Вэй кое-как протиснулась между папой и Фернвальдом. И, увидев бабушку, неожиданно бросилась к ней. Подбежала, потревожив клочья пыли на полу, обхватила ее за шею, прижалась всем телом. Крошечная Кларисса на бабушкином плече возмущенно пискнула, отскочила и, не удержав равновесия, скатилась на стол. Полная праведного гнева, она возмущенно погрозила всем нам кулачком. Бабушка дрожащей рукой погладила Вэйну по голове.
– Спасибо, что привела их всех ко мне, Энрике, – сказала она, с трудом сдерживая слезы.
– Я не приводила. Они сами пришли.
Первой нашлась мама: прошла в комнату, неловко обняла бабушку.
– Я так рада тебя видеть! Но, честно говоря, немного досадно: столько раз я приходила к тебе, просила выйти из башни. Или хотя бы согласиться открыть дверь. Но лишь моей дочери ты уступила.
Бабушка поманила маму пальцем, заставив наклониться ближе, что-то зашептала ей на ухо. В этот момент ко мне подошла Лилия, и я отвлеклась.
– Прости. Фернвальд все-таки приехал. Так не вовремя! Настоял, чтобы ему показали тебя, не хотел ждать ни секунды. Такая суматоха началась. Меня просто отмели в сторону. А потом стали расспрашивать, обнаружив пустую постель. Пришлось сознаться.
– Ничего страшного, Лили. Спасибо.
– Могли бы и меня посвятить в свои планы, – раздраженно бросил Диего. – Теперь понимаю, почему Лилия так настойчиво меня из комнаты выпроваживала, – Диего заключил мое лицо в ладони; взгляд его был пронзительным, ищущим.
– Ты бы меня не отпустил, – прошептала я одними губами.
– Да. И был бы прав. Вчера в это время ты лежала без сознания, а сегодня уже ввязалась в авантюру.
– Но ведь это того стоило, – вмешалась Лилия.
Мы с Диего отвлеклись друг от друга. И увидели, как папа сквозь слезы целует бабушкину руку. А дядя качает крошечную девочку, и та заливисто смеется, откидываясь назад. Смотрит, как огромный мир переворачивается вверх дном.
Складка между бровями Диего разгладилась, он кивнул:
– Признаю: это того стоило. Но пообещай, что впредь будешь хотя бы посвящать меня в свои планы.
– Обещаю, – мы крепко обнялись.
Внезапно воздух вокруг словно загустел. Грудь сдавило, не вздохнуть. Лица моих родных побледнели, глаза заслезились. Бабушка уронила голову на макушку Вэйны, а рука ее выскользнула из папиных ладоней, безвольно повисла вдоль тела.
– Вам пора, – прохрипела она. – Оставьте меня. И спасибо, что были моей семьей.
Папа с Фернвальдом не двинулись с места. Они стояли плечом к плечу, вытянувшись, словно мальчишки. Впервые в жизни я представила, как они росли в замке: как дрались и влюблялись, как сбегали с уроков и прятались от родителей в темных закутках.
– Идите! – сказала бабушка строже. Грудь ее тяжело вздымалась.
Мама взяла папу за руку, шепнула: «Пойдем, милый», увлекла за собой к открытой двери. Я переглянулась с Диего. Он усмехнулся, поняв без слов. Подошел к Фернвальду, похлопал его по плечу. Дядя вздрогнул, словно вышел из оцепенения. Устроил Клариссу в нагрудном кармане и позволил Диего увести себя.
– Я подожду тебя на лестнице, – сказала
