под потолком, старая печка в углу и скрипучий шкаф с разломанной дверцей.
– Так и живёт ленинградская интеллигенция? – усмехнулась она, разглядывая обстановку.
Александр поставил чемоданы у стены и с лёгкой усталостью провёл рукой по лицу.
– Мы – ленинградская интеллигенция? – он взглянул на неё с искренним интересом.
Лия обернулась к нему и, пожав плечами, улыбнулась:
– Теперь – да.
В её голосе прозвучало что—то большее, чем ирония. Александр понял это, подошёл ближе и притянул её к себе.
– Мы справимся, – сказал он твёрдо, глядя ей в глаза.
Лия прикоснулась к его щеке и кивнула. В этом холодном городе, в этом сыром жилище, среди чужих людей и чужих стен – они были вдвоём. И этого должно было хватить.
Александр устроился ассистентом на кафедру в университете. Заработок был скромным, но перспективы открывались большие. Лия начала работать редактором в небольшой газете, набивая руку на различных статьях, которые её не интересовали, но давали возможность оставаться в профессии.
– То, с чем ты работаешь это просто слова, Лия, – сказал главный редактор, пожав плечами. – Если хочешь делать настоящую литературу, придётся подождать.
Лия ждала. По ночам, когда коммуналка засыпала, она открывала тетрадь и писала. Её пальцы мёрзли, чернила растекались на неровной бумаге, а строчки рождались между стуком водопроводных труб и криками нетрезвого соседа.
Александр, возвращаясь поздно, находил её за письменным столом, согнувшейся над страницами. Он ставил на стол чашку дешёвого растворимого кофе, садился напротив и долго смотрел на неё.
– Ты не спишь, потому что пишешь, или пишешь, потому что не спишь? – спросил он однажды, прислонившись к её плечу.
Лия посмотрела на него поверх листов, медленно улыбнулась:
– А что, если это одно и то же?
Александр вздохнул, проводя рукой по её спине.
– Я никогда не сомневался, что ты станешь великой.
Она замерла на мгновение, а затем отложила ручку, сжав его ладонь.
– Только если ты тоже.
Это была не игра в амбиции. Это была их жизнь.
Жизнь не щадила их. Продуктовые карточки ушли в прошлое, но ассортимент магазинов оставался удручающим. Картофель и чёрный хлеб стали неизменными спутниками их стола, разве что иногда к ним добавлялась селёдка, купленная по знакомству. Лия, работая в газете, приносила домой мизерную зарплату. Александр получал ещё меньше, подрабатывая переводами и лекциями, которые забирали у него последние силы.
Они жили на грани нищеты. Книги, которые Александр приносил из библиотеки, стопками лежали на подоконнике, вытесняя пыльные статуэтки прошлого жильца. Батареи грели плохо, и по вечерам Лия укутывалась в старый плед, набирая на машинке очередной текст, а Александр заваривал слабый чай, растягивая одну заварку на несколько дней.
Однажды ночью. Лия проснулась от едва уловимого скрипа лестницы за дверью. Она прислушалась – шаги были медленные, осторожные, словно кто—то не хотел привлекать внимания. Запах старой пыли и сырости усиливался, проникая сквозь щели в полу. Сердце сжалось от тревоги. Не дождавшись звука закрывающейся двери, она накинула пальто и вышла в коридор, ощущая, как тёмные стены давят на неё своей тишиной.
– Саша, ты где?
Лия увидела его в прихожей, сгорбившись, держа в руках бутылку дешёвого вина. Голова была опущена, плечи напряжены.
– Думаешь, я не справлюсь? – его голос был тихим, но в нём звучала горечь. – Я преподаю будущим великим умам, а сам не могу позволить себе нормальный ужин.
Лия села рядом, чувствуя, как в груди сжимается тяжесть. Она не знала, что сказать.
– Тогда напиши книгу, чёрт тебя побери! – её голос дрогнул от злости и беспомощности. – Ты каждый день говоришь о великих писателях, но что сделал сам?
Александр поднял на неё взгляд.
– Ты думаешь, это так просто?
– Я думаю, что хуже, чем сейчас, уже не будет.
Она встала и протянула ему руку. Он поколебался, но всё же взял её ладонь. Это стало переломным моментом.
На следующий день Александр впервые заговорил с деканом о своей диссертации. Он выбрал тему, которая могла стоить ему академической карьеры, но не мог отступить. Влияние символизма на советскую прозу – сложный вопрос, требующий тщательного анализа, но он видел в этом смысл.
Лия же, вдохновлённая его решимостью, начала писать роман. Не о политике, не о партийных идеалах, не о том, что одобряли редакторы. Она писала о времени и памяти, о прошлом, которое невозможно изменить, и о людях, мечтающих его переписать.
Каждый вечер их стол превращался в поле битвы. Александр делал пометки в книгах, заполняя листы разрозненными мыслями, Лия набирала страницы, не обращая внимания на боль в пальцах.
Им было нечего терять. Они уже знали, что значит жить в нищете. Теперь они хотели узнать, что значит жить ради того, во что веришь.
Они двигались вперёд, несмотря на нехватку средств, холод и постоянное чувство усталости. Вскоре Александр получил первые серьёзные публикации, а Лия – возможность выпустить свою книгу.
Но слава принесла и другие испытания. Однажды на вечере в редакции один из писателей, усмехнувшись, сказал Лие:
– Знаете, женщины редко становятся настоящими философами. Вам лучше писать проще, доступнее, о чувствах, а не о смысле.
Она сжала пальцы в кулаки, но улыбнулась.
– Вы правы, – ответила она, легко касаясь его руки. – Но, к счастью, я не женщина, а писатель.
Александр наблюдал за ней с другой стороны зала, его взгляд был настороженным. Когда они ушли, он сказал:
– Ты ему нравишься.
– Ты ревнуешь?
– Нет. Я просто вижу, как ты входишь в этот мир.
– А ты?
– Я тоже в нём. Только я привык к одиночеству среди людей, а ты привыкнешь к их восхищению.
Они долго молчали. Вечерний Ленинград лежал перед ними, тёмный, холодный, наполненный чужими голосами. Они уже не были студентами, не были бедными юношами с мечтами. Они становились кем—то большим, жили и шли к вершине, зная, что этот путь был правильным.
Время менялось. Цензура ещё существовала, но уже не была абсолютной. В интеллигентных кругах всё громче звучали голоса, призывающие к свободе мысли. Лия работала над романом, в котором исследовала память и восприятие времени, сознательно уходя от политизированных сюжетов. Она писала о субъективности воспоминаний, о том, как человек способен искажать прошлое, не замечая этого.
Её книга заинтересовала несколько издателей, но никто не решался напечатать её без правок.
– Ты понимаешь, что сейчас всё ещё не время для таких вещей? – сказал ей редактор в одном из столичных издательств, пролистывая рукопись.
– А когда, по—вашему, наступит подходящий момент?
Он пожал плечами.
– Когда все перестанут бояться прошлого.
Но книга всё—таки вышла, пусть и с изменениями. Издатель настоял на сокращении нескольких
