этого я даю возможность всем высказаться по прочитанному. Если желающих нет, ставлю наводящие вопросы. Потом уж сам разбираю детально стихи, стараясь, чтобы все поняли, чем страдают эти стихи, чего им не хватает. И обязательно каждое утверждение подкрепляю примером из литературы.
Причём я не стараюсь и не стремлюсь к тому, чтобы ребята запомнили, скажем, определение того, что такое рифма. Но обязательно стремлюсь к тому, чтобы они поняли это явление, чётко и безошибочно воспринимали на слух.
1) То же – об эпитете
2) учиться отбору, скупости (Пушкин, Бунин)
3) об обязательном и необязательном в стихе
4) зоркость глаза (деталь)
5) [нрзб.]
6) находить поэзию в жизни, а не выдумывать!
* * *
Надо сделать книгу о родине с эпиграфом: «Что полюбил я в твоей красоте лебединой…» (А. Блок).
* * *
Мы сто раз пытались написать о Ленинграде, и ничего из этого не получалось. Но вот началась война, и Ленинград стал темой.
* * *
Если я за других, то кто же за меня? Если же я только за себя, то зачем я?
* * *
и гол, как
иголка
* * *
15 февраля 1944 г.
В 24:00 перестал существовать Волховский фронт, а с ним и наша газета «Фронтовая правда».
В тот же день, в 22:00, командующий подписал приказ за № 020-Н, которым я награждён орденом Отечественной войны II степени, а также Эдель, Чаковский, Дёмин, Козков – орденами Красной Звезды; и Сопов, Новиков, Голованов – орденом Отечественной войны II степени.
2 года и 2 месяца пробыл я на этом фронте (с 15 декабря 1941 г.). Много друзей я потерял здесь.
Теперь – новый фронт. Какой?
16 февраля 1944 г.
М. Вишера.
17 мая 1945 г.
Вечер. Стали съезжаться жёны. А N. свою провожает. Делает ей «липу». К Плющу – по «липе» приехала (вдруг!) жена – тощая и некрасивая. Он удручён. К Дыму – жена; он недавно женился, славная, только рот велик. Тоже – по «липе». Рубинштейн сказал: «Жёны шествуют в Ярославль unter den Linden».
18 мая 1945 г.
Вчера нас вытолкали из тупика, стоим на четвёртом пути Московского вокзала. Эшелон осаждён разнокалиберными <бранное слово>: пришли прощаться (военная тайна соблюдена!).
Пришла белоглазая, соломенная, низко- и толстозадая Бектемисова… Пришла длинная, с переломленным носом Зана – к Лады- зову. Софа – к Козлову. Я. принесла ему на дорогу 1000 р. Зря! Всё равно не удержит. В общем – много. Вечером потянулись на выход. Все бабы – следом. К темноте все напились (напровожались).
Мне это было любопытно, меня провожать некому. Саксонов сказал: «Пойдём, трахнем!»
– Пошли.
Выпили в пустой столовой по 400. Я ушёл спать. А утром увидел, что Лёва ещё пососал и ушёл на заключительный пистон. На Градусову!
Вместо 10 ч. поезд пошёл в 7:30. Отстали – Саксонов и Катков. Ну, этот хоть по делу. Но у обоих нет ни аттестата, ни денег. Догонят, но – когда?
Мы идём неплохо: Данилов, Любим, Буй. Сейчас – проехали Галич, городок тихий, на голых холмах. Великолепное озеро – большое, светлое в ногах. Здесь ещё кое-где, по склонам, снег. В Буе Фурманов вдруг: «В Буй за родину!» – все засмеялись. А когда же Сакс.[онов] догонит? Скорый будет только ночью; пожалуй, завтра к вечеру…
20 мая 1945 г.
Рыжакс догнал сегодня утром. Рад!
Мы всю ночь простояли на ст. Николо-Полома, шёл дождь и хорошо спалось. Там-то Рыжакс нас и нашёл. Но вот и Шарья, а до неё – Мантурово.
Природа здесь – как будто снова в Карелии, болотца по дорогам, чахлый лес на болотцах. А небо в дождевых облаках. Так мы и будем уходить от весны до Иркутска. Потом все переломится и пойдёт уссурийский пейзаж, более хорошо знакомый и особенный. Что делаем? Карты, шахматы. Ну, я хочу научиться в шахматы. Уже кое-что могу. А карты не увлекают. Азарта нет. Вот и писать сейчас плохо. О чём? Такое средоточие: мы вне событий, и нет у меня права об этом писать, хотя мог бы. И – лучше, чем побывав ещё там. Это – без сомнения.
22 мая 1945 г.
6 утра. Едем долиной реки Сылва. Красота редкостная: по обе стороны – крутые холмы в щётке елей и берёз, ещё безлистых и жалостных, будто их ощипали. А река полная и быстрая, и летят по ней вниз деловые брёвна. Ещё холодно.
* * *
Фиш надел трусы. На такое все: гип-гип, ура!
Эдель из кустов: «Ох, сколько здесь фронтов проехало!»
Фиш пробует перевернуться через голову со спины. Эдель, наблюдая, пошутил: «Вьюночек: сейчас лопнут! Обязательно лопнут трусы!»
31 мая 1945 г.
Станция Берикульская – 350 км от Новосибирска, вся в старых берёзах и осинах. Дёшево – яйца, молоко, варенец, пшеничные пышки (50 р. десяток, 15 р. – литр).
Это всё бывшие трактовые станицы: вот мы проезжали Анжеро- Судженскую – то же самое. А скоро – Красноярск. Места, видно, богатые, леса большие, много берёзы – весёлые.
Ребятишки на блокпосте кидали в окна букетами оранжевых огоньков и бадана. Лёва резюмировал: «Учительница буровила работу» (sic!).
Все пьют и едят молочное; оно и полезно: водка дорога́, да и нет её.
Водокачка на Теркульской красная, кирпичная, из двух сросшихся башен, в плане: 8. И множество узких, как бойницы, окон – в три этажа. Славный лежит зелёный день. И только по отсутствию мужчин видна война.
3 июня 1945 г.
Ст. Сустиха. Река Бирюса, с песчаными косами, лесом – берёзами, соснами, черёмухой, подступили к самому зеркалу. Посредине – паром, игрушечный, с маленькими овцами и коровой, задумается на носу.
Ст. Тайшет, р.[ека] Тайшетка. На станции чудо: она вся в осинах. До Москвы 4400, до Владивостока – 4800, до Иркутска – 660. А Тайшетка – [в] Иркутской области! Погода тихая, утром – жара. Рядом, обгоняя и кичась, за нами идёт эшелон с Ла-7. Примерно – Павел Ник.! Или какие: и крылышки под себя сложили.
Второй день пишем «Гаврилиаду»:
Служил молочницей Гаврила, Дали Гавриле Млечный Путь.
Служил Гаврила спирохетой, Гаврила многих возбуждал…
4 июня 1945 г.
Черемхово. Станция большая, шумная, как и все донбасские: здесь тоже шахты. Прошёл дождик, сыро, бумажно, темно. Мутно-мутно плывут огни семафоров. Как-то по-особому тревожно, словно перед атакой. Почему? Как там мои маленькие? 5000 км легло меж нами… На рассвете – Иркутск. Я обязательно хочу увидеть его, плохо – темно.
5 июня 1945 г.
Иркутск. Ангара – бойкая. Деревня в черёмухе и берёзах. Пасмурно. Сопки тёмно-синие, далёкие, и облака цепляются за лес. Стало беднее в народе.
6 июня 1945 г.
Утро – Улан-Удэ. Здесь перезвон по телефону. Но его уже забыли, не узнают. День сухой, жаркий. Песок,
