будто бы их всех только что выпустили из клеток. Воздух пахнет прошлогодней травой и клейкими почками. Желтоглазая верба удивленно смотрит на голые поля с дымящимися бороздами. Тихо, кажется, слышен звон первых колокольчиков, сзывающих лесных жителей молиться солнцу. Небесное светило поднялось высоко, прямо над полуразвалившейся церковью.
— Жалко, что нету бога, — говорит вдруг наша лучшая ученица, девочка с большими задумчивыми глазами.
— Хорошо, что Андрей Андреевич тебя не слышит. Что ты имеешь в виду, богомолочка?
— Ну, вот эту весну, этот праздник природы… Ведь нет никого, кому за все это можно было бы сказать — спасибо…
Склероз
Когда я в конце недели приезжаю к родителям, каждый раз вижу этот горький снимок. Апрель 1945 года. Сибирь. Голодное село Сарбала. Мама больна желтухой. У нее на коленях грудной ребенок, слюнявящий горбушку хлеба, — это мой младший брат Володя. Рядом старший брат в серой залатанной рубашке. И я с бледным, как цветы картофеля, личиком.
На фотографии не видно нашего стола. Это и хорошо. Ведь это был обыкновенный отскобленный ножом дощатый стол. На нем лежали — я это хорошо помню — «майские» хлебные карточки. Мама называла их «кроссвордами», поскольку не так легко было решить: как прокормить целую семью?
Несмотря на хорошую резкость и светостойкость, фотография безотрадна. Глаза у всех какие-то огромные, стылые, будто жизнь остановилась. И это несмотря на солнечный день.
Теперь уже я не могу вспомнить фотографа, но до сих пор слышу скрип его странной ноги. «Смейтесь, деточки! Улыбайтесь! Смотрите сюда на это круглое окошечко. Сейчас из него вылетит пташечка!»
Но мы не смеялись и не улыбались. Мы не верили в его птицу…
Я трогаю поседевшие волосы матери:
— Ты же хотела спрятать это фото. С глаз долой, из сердца вон!
— Да, но при моем склерозе…
Она все время отвечает одно и то же.
В другой раз
Когда он пришел на свидание, она уже стояла на условленном месте, у тумбы для афиши. На ней было простенькое с длинными рукавами платье и грубоватые тупоносые ботинки. Темные чулки морщинились на коленях. Особенно раздражали его две тоненькие косы, кончики которых она в смущении ловила губами.
— Знаешь что, — сказал он. — Мы продадим билеты в театр. У меня завтра зачет. В театр мы сходим в другой раз… Только… Не одевайся так провинциально…
В другой раз, через три месяца, она заставила себя ждать. А когда наконец пришла, он оторопел от неожиданности. Вместо скромной девочки, приехавшей в столицу из далекой деревни учиться в сельскохозяйственном институте, он увидел девицу с прической «бубикопф». Этакую звезду безвкусной кинокартины!
Туфли на умопомрачительной платформе и густо подведенные «восточные» глаза.
— Привет, дарлинг! — ударила она крепко его по плечу. — Ну что, забежим в балаган?
Он избегал ее взгляда.
— Знаешь, мать у меня больна. Сходим в театр как-нибудь в другой раз. Может, в следующую субботу? Только… Ты не можешь одеться как в прошлый раз… три месяца назад?
Окно
Солнце светит так, будто на нем нет никаких пятен… Возможно, по случаю весны оно побывало в районной «химчистке», которую я вижу в окне автобуса?
Окно приоткрыто. Ветер играет локонами моих соседок. Но молодые женщины увлечены разговором и не замечают, что ветер заигрывает с ними.
Беспарусные бумажные кораблики бьются о берега луж. Курносый маляр поджигает салатовым факелом косматой кисти овощную лавку. Она горит светло-голубым пожаром.
На бульваре березки и липы уже вскинули зеленые знамена. Тут и там еще робкие цветы пестрыми вспышками бегут по газонам.
Но мои соседки ничего не замечают. Они разговаривают о чем-то очень важном. По всей вероятности, более важном, чем солнце, ветер, деревья, цветы, улыбки…
Так о чем же все-таки? Я прислушиваюсь. Женщины сплетничают о какой-то Ксении Петровне, у которой муж в длительной командировке, а это хорошим никогда не кончается…
Майский жук
Пятилетний малыш поймал жука.
— Папа! Майский жук полезный или вредный?
— Вредный. Он пожирает листья деревьев.
— Его надо убить?
— Да. По логике… Но подожди! Что ты делаешь! Ну-ка выбрось свой камень!
Во время обеда сын спросил:
— Папа, а человек полезный или вредный?
— Странный вопрос. Разве ты не знаешь, что человек строит дома? И электростанции. Посылает ракеты на Луну! И вообще… Почему ты это спрашиваешь?
— Мы ведь тоже едим капусту, картошку. И… телятину.
Отец промолчал.
— Мы полезные, — продолжал малыш, — потому что мы сильнее всех, да, папа? А если мы все вредное уничтожим, что будет?
Отец положил ложку и строго взглянул на сына. Впервые так строго в этот голубой весенний день.
— Тогда и майские жуки не будут в мае летать.
— Как скучно… И вообще ничего забавного не останется, да, папа?
— Почему же ничего, мой мальчик? А твой камень?
Малыш помолчал немного, а потом сказал:
— Папа, я никогда больше не возьму камень в руки.
Капустное поле
Весеннее солнце в зените. В сочно-зеленом узоре газонов особенно ярко поблескивают солнечные зайчики одуванчиков. В прохладной нежной тени старого тополя стоят три детских коляски. Возле них сидят на раскладных стульчиках три бабушки. Рядом в песочнице две маленькие девочки строят замок.
— Откуда появляются грудные дети? — спрашивает белокурая малышка, когда один из младенцев просыпается и запевает свою жалобную песенку. — И почему они не умеют говорить?
— Может, и умеют, — отвечает другая и стряхивает песок с юбчонки. — Но не должны рассказывать, откуда они…
— А я знаю, что моя мама нашла меня в капустном поле.
— Кто это тебе сказал?
— Папа.
— Почему же тогда у тебя день рождения зимой? Ведь твое капустное поле лежало в то время под снегом.
Девочка «с капустного поля» глубоко задумывается.
— Ага! Вот отчего у меня такие белокурые волосы. Меня часто называют снегурочкой, а иногда подснежником.
Голуби
«Неужели это смерть? — думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. — Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух…»
Я отрываюсь от книги. Смотрю на мальчугана, который отламывает маленькие кусочки от горбушки хлеба и, кидая их голубям, весело покрикивает:
— Да не деритесь же, дурачки! Всем достанется! Я еще принесу.
Голубей у дома много. Не знаю, куда они деваются зимой, но уже в мае целыми стаями прилетают в наш ухоженный сквер.
«В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха — и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны
