увильнуть и понять сказанное как-то по-своему, Холмс четко по слогам безжалостно повторил: да, от стоимости диадемы, той, что вы принесли, что лежит на столе. И добавил, что для успешного исхода переговоров с Бэрнвеллом необходимо, чтобы диадема на это время оставалась у нас.
Надо отдать должное мистеру Холдеру, он сумел стойко перенести удар. Холмс, настоящий психолог, сумел точно рассчитать предел возможностей империи, запросив по максимуму, но не хватив через край. К концу мне даже показалось, будто бы мистер Холдер повеселел. Вероятно, ему было поручено договориться на любых условиях, его страшил только наш отказ, и он был рад, что добился согласия Холмса. Они быстро составили письменное соглашение, где были оговорены те неслыханные три процента, и договорились, что в денежном отношении эта величина будет определена и вписана, когда мистер Холдер предоставит сведения, удостоверяющие точную стоимость диадемы. С этим он пообещал прийти завтра. По всей видимости, он приведет с собой какого-нибудь эксперта из Британского музея, куратора отдела диадем или бериллового фонда, чьи услуги, вероятно, тоже нуждаются в оплате. Последние угрызения совести по поводу запросов Холмса покинули меня, как только до моих ушей донеслась насвистываемая из холла, куда проследовал мистер Холдер, какая-то легкомысленная песенка. Маловероятно, чтобы это была миссис Хадсон. Никогда не слышал от нее такой мелодии.
С облегчением, что всё так славно устроилось, я взялся устранять зияющие дыры в культурно-историческом образовании своего друга, чтобы он сполна осознал всю важность возложенной на нас задачи.
– Поскольку, Холмс, во всем остальном, что не касается криминалистики, вы, уж извините, человек исключительно темный, мой долг просветить вас насчет берилловой диадемы, чтобы вы поняли, с каким бесценным сокровищем нам придется иметь дело. Ответственность невероятно велика, прошу вас проникнуться этим фактом.
– Да уж, сделайте одолжение, – отозвался Холмс, скрывая за иронией свое уязвленное самолюбие. – Познакомьте уже меня с предметом, питающим как ваше неестественное восхищение, так и чувство превосходства надо мною.
Однако я видел, как ему не терпится присоединиться поскорее хоть в чем-нибудь к просвещенным людям. Хотя бы по части древних украшений и всяких исторических происшествий и заварушек. Поэтому я не ограничился битвой при Босворте и с удовольствием поделился с Холмсом некоторыми из своих обширных познаний, рассказав ему вкратце про все наши исторические эпохи, включая, конечно, средневековую, и про всевозможные достижения, как до нее, так и после. На утоплении Великой Армады он начал выказывать первые признаки нетерпения, а во время Трафальгарского сражения и вовсе перебил меня.
– Послушайте, Ватсон, у нас дел по горло. Зачем, вы думаете, я уговорил Холдера оставить нам диадему?
– Как раз хотел спросить вас об этом. После Трафальгарского сражения. Это же так рискованно, Холмс! Вдруг нас ограбят еще до прихода мистера Бэрнвелла! Что тогда мы предложим ему купить взамен диадемы?
– Забудьте о своих страхах! – улыбнулся он. – Мне пришла в голову великолепная идея. Я знаю, как мы уговорим американца. Я не стал говорить при Холдере. Пусть это будет сюрприз для него. Эти олухи из музея не додумались до элементарной вещи.
– Какой же?
– Мы отреставрируем диадему! Вернем ей первоначальный вид!
– То есть как? – опешил я, полагая, что не совсем верно понял его. – Добитвенный?
– Что вы сказали?
– Ну, то есть… предбосвортский, что ли?
– Нормальный, как полагается. Круглый, а не восьмеренчатый. Выпрямим обруч, чтобы она могла сесть на голову хотя бы того же Бэрнвелла. Представляете, как он будет рад?!
– Да этот самый восьмеренчатый вид и составляет всю суть нашего национального достояния, Холмс! Как вы не поймете! – вскричал я. – Уж извините, что вынужден погрузить вас так глубоко в культурно-исторический аспект, но всему виной ваш крайне узкий кругозор…
– Вы не могли бы не тыкать меня носом в мой кругозор, если я вас попрошу об этом? – взорвался Холмс, выказывая тем самым свое бескультурье еще больше. – Достаточно того, что вы повторяете это чуть ли не в каждом своем рассказе, за что я вам от души признателен.
– Простите, Холмс. Так вот, те повреждения диадемы, что вы видите, хоть и значительны, но случились так давно, что со временем стали ее особенным признаком, отличающим ее от всех других действующих диадем, тиар, корон… э-э-э… колпаков, клобуков… и прочих наголовников. Эта легендарная восьмерка не только придает диадеме особый шарм, но и указывает на особые исторические обстоятельства – трагические и возвышенные одновременно. Выпрямив диадему, вы сотрете с нее печать доблести и рока, лишите ее духа Старой Англии.
– Какая разница, если она уплывает в Новую Англию?! – возопил Холмс, раскачиваясь на кресле всё неистовее. – Нации уже всё равно, а Бэрнвелл лишится возможности требовать скидку и будет вынужден выложить кругленькую сумму. Это вы, Ватсон, а не я, действуете против наших национальных интересов. Я пытаюсь всеми силами пополнить казну Ее Величества, а вы мне мешаете. Я готов даже употребить эти силы в неведомом мне деле реставрации, причем безвозмездно, если вы не заметили. Я не запросил за реставрацию ни шиллинга.
– Это-то меня и смущает, – признался я.
– Думаете, стоило накинуть еще пару процентов?
– Нет, меня пугает, что вы беретесь за неведомое, как сами признались, дело. Речь о национальном достоянии, Холмс, а вы собираетесь употребить его на свои эксперименты! – вырвалось у меня в сердцах. – Любое, даже самое ничтожное повреждение диадемы вызовет грандиозный скандал. Уж лучше потерять ее совсем или выпрямить ее полностью, как вы собираетесь, даже это не будет такой катастрофой, поверьте.
– Ничтожное повреждение?! – расхохотался Холмс. – Разуйте глаза, Ватсон, она сплющена в лепешку, будто ее охаживали кузнечным молотом! Чем еще ей можно навредить? Добавить потертостей?
– Именно потому, что бедняжке пришлось перенести такое, я и предупреждаю вас, что теперь даже малейшей царапины она не перенесет.
– Что-то она не очень-то похожа на золотую, – скептически поморщился Холмс, взяв без малейшей опаски драгоценнейшую вещь в руки.
– Это и не золото. Какой-то другой металл, очень редкий и дорогой. Вылетело из головы название. В Средневековье его предпочитали золоту, золото тогда ценилось меньше.
– А эти камни, – добавил он, и опять без энтузиазма. – Это действительно бериллы? Уж больно похожи на стекляшки.
– Вы всерьез думаете, что из Британского музея принесут фальшивку? – мягко улыбнулся я в ответ. – Как ни удивительно, что вам требуется подобное пояснение, я всё же дам его. Так вот, не такое это место, Холмс, Британский музей.
– Но зубцы всё же какие-то странные. Вы не находите? Почему у них такие притупленные концы?
– Нахожу в этом манеру тогдашних мастеров, потому что как всякий образованный человек превосходно осведомлен об этом. Вижу, вам еще многое предстоит узнать
