лучше, потому что умерла я?
Его молчание – само по себе ответ.
– Ты в самом деле просишь меня идти вперед, хотя они и глазом не моргнут, когда меня не станет?
Со двора перед входом за нами наблюдают пустоглазые мраморные ангелы. Мой смех длится до тех пор, пока не становится нестерпимо горьким.
– Я придерживаюсь прежнего мнения о тебе, Вельрейд: ты болван. Талантливый, но тем не менее болван.
Его глаза жарко вспыхивают, пальцы сжимают мою руку.
– Дай мне войти, Синали.
В первый раз он назвал меня настоящим именем. И в последний.
Я отвечаю с улыбкой, как у Дравика:
– Нет.
Отшатываюсь и одним быстрым движением захлопываю дверь. Его крик разносится по двору:
– Ты не сможешь продолжать, как раньше, одна! Одна, да еще раз за разом вытворяя черт знает что на ристалище, будто это ерунда, и все ради этой старой сволочи Дравика, который использует тебя!
– Ты истинный сын своего Дома, Вельрейд. Иди отсюда, возвращайся к своим банкетам, пышным праздникам и удачному браку. Здесь для тебя нет ничего.
– А я хочу, чтобы что-то было!
Обсидиан в его голосе расплавленный, шероховатый, он заполняет двор и заключает его в быстро остывающую оболочку. Момент, застывший во времени. Каждый мой вдох – словно десять, боль в сердце доносится издалека.
– Если до сих пор моим словам не хватало долбаной ясности, то вот: я хочу тебя – хочу тебя уберечь.
– Значит, можешь сразиться со мной, – подхватываю я.
– Значит, могу… значит, мы можем…
говорить. касаться. Эти мысли являются незваными гостями ко мне в голову, как в седле, словно я слышу, как кто-то четко сообщает мне свои намерения. Касаюсь двери, представляя себе его тепло. невозможно. Венец у него на лбу идеален. И на лбу Мирей тоже. И на лбу ее отца, должно быть, тоже был идеальным, пока Дравик не убил его.
Он женится на девушке из моей семьи. Из семьи, которую я должна уничтожить.
невозможно.
Я отхожу от двери. Крик Ракса рассекает воздух за дверью, но смысл его слов ускользает между моих пальцев, как песок, а потом слышится приглушенный голос Дравика. Шарканье ног, вскрик. Через несколько минут красный ховеркар покидает подъездную дорожку, и что-то у меня в груди захлопывается. Невозможно, теперь я это понимаю.
Огонь горит, пока не иссякнет.
Бриллиантовой подвеской я зачеркиваю предпоследний круг. И прислоняюсь к стене: теперь мои пальцы загрубели настолько, что больше не кровоточат. Озаренный угасающим искусственным закатом, остается один круг.
Остаюсь только я.
70. Стилла
Stilla ~ae, ж.
1. капля жидкости
В самом сердце мира слышен шепот.
Новые ученые пришли на работу в свой первый день и быстро разошлись по местам: надо заниматься делом, и все это выглядит довольно странно. Объяснение их внезапному переводу никто не дал, хотя ротация специалистов в сфере робототехники вообще обычное явление. Но чтобы перевели сразу команду? Кто-то шушукается об утечке информации, о внедренном шпионе, но чьем? Если от конкурирующих производителей роботов – это понятно, но ядро Станции – это же ее аккумулятор. Энергия, которая вырабатывается здесь, подается на вспомогательные станции, во все районы, на каждую водоочистительную установку, в каждый генграв и систему вентиляции. Кто бы посмел вмешиваться в работу, благодаря которой все они живы?
Они не знают, что проявления начнутся на третий день, но женщина по имени Изольда сразу догадывается: что-то не так.
Она новый глава команды ядра, ей всего двадцать восемь, но более яркой звезды в робототехнике Станция не видела уже много лет. В свой первый обеденный перерыв она со злорадным удовольствием отключает свой виз: мать твердит, что ей пора остепениться, а Изольда придерживается наилучшей оборонительной тактики из возможных, напоминая ей раз за разом, что одержимость браком – это для благородных, а не для фермеров из Центрального района. В помещении с пультом управления она одна, остальные отправились выяснять возможности местной кухни, и, вскрывая вакуумную упаковку с мясным пирожком, она кое-что замечает.
Поначалу следы крови в одном из дальних швов пульта кажутся ей обманом зрения, иллюзией, созданной плотными световыми волнами, которые испускает ядро, придавая помещению сиреневый оттенок. Но потом она касается пятна, и от него отслаиваются чешуйки. Прекрасно понимая, что не стоит тревожить свою команду в первый же день, Изольда после возвращения коллег и виду не подает, что в их отсутствие обследовала каждый дюйм помещения. Она улыбается, изображает интерес к предложению устроить фондю и сжимает в кармане испачканную кровью ватную палочку. Находку она исследует в свободное время, в своей гостиной, на личной технике. При свете искусственной луны она несколько раз перечитывает результат сравнения.
ТРЕЙК КАЛОДОС
Это имя ей знакомо – по нему она готовила рефераты, он написал те самые учебники, по которым она изучала ксенотропную губчатую энцефалопатию. Этот человек мог возглавлять команду ядра, но когда-то он внезапно ушел из производящей роботов компании в сферу частных исследований. А теперь его кровь обнаружилась у нее на пульте.
Она обращается с вопросом к знакомому – бывшему, с которым у нее был мимолетный роман, но это не важно. Важно другое: в вопросах безопасности он разбирается гораздо лучше, чем она, и предупреждает, что виз Трейка Калодоса бездействует уже месяц, так что подтекст его слов застревает у нее в голове – виз бездействует, если его пользователь мертв. Знакомый предупреждает еще об одном: ни одна научная группа на Станции не находится под более строгим контролем, чем команда ядра. В этом случае подтекст еще серьезнее: за каждым ее шагом следят.
Придя на рабочее место на третий день, Изольда видит, что ее команда шумит, собравшись у подножия ядра и глядя вверх, на экструдеров. Им вообще не полагается быть здесь, и все же их семь. Восемь. Это прекрасный знак провала. До сих пор Изольда видела их всего раз – и еще ни разу в таком количестве, – пока проводила исследования для своей докторской, работая в королевском карантинном отсеке, изобилующем золотыми эмблемами с драконом. Мысли стремительно вертятся у нее в голове: опаснее всего в них то, что они растут по экспоненте, если дать им волю. Но им никто и не давал. Во всяком случае, в полной мере. Так, как сейчас. Вот почему существует королевский боевой жеребец – чтобы сдерживать и направлять невообразимое количество энергии, порожденной их попытками вырасти заново, поставляя ее осветительным и очистным системам Станции. Но теперь они, похоже, не обращают на него внимания. После четырехсот лет тихого подчинения они…
Это
