позволяет проследить все ее развитие от Жуковского до Пастернака. Sehnsucht nach Italien – творческая меланхолия, стремление к красоте, подобно ничем не объяснимой любви к трем апельсинам, охватившей принца Тарталью в пьесе Гоцци. Бакст вряд ли размышлял об этом, совпадение случайно, но в искусстве любая случайность закономерна. Ужинающая дама «верный снимок Du comme il faut» Петербурга 1900-х годов и вполне во вкусе Дягилева, ровно настолько, насколько он вкус к дамам проявлял.
Будучи убежденным космополитом, Дягилев любил искусство разных стран и их исторических периодов. Диапазон его пристрастий постоянно расширялся, но две привязанности сопровождали его на протяжении всей жизни: XVIII век и Венеция. Оба пристрастия были типичны для эстетов fin de siècle. Дягилев впервые посетил Венецию совместно с Дмитрием Философовым в 1890 году, затем не раз возвращался в этот город и, как он того и желал, умер в Венеции и был похоронен на кладбище острова Сан Микеле. На любви к XVIII веку и Венеции Дягилев строил свой интеллигибельный мир искусства, пытаясь дать ему реальную жизнь в проектах; оба его пристрастия разделяли Константин Сомов и Александр Бенуа. Галантный век ассоциировался главным образом с Францией, а Венеция – с Ренессансом, но все трое зачитывались «Историей моей жизни» Джакомо Казановы, о чем имеются свидетельства в их дневниках и переписке. Роман вызывал восхищение, а Бенуа – он сам об этом говорит – даже плакал, когда дошел до описания быта и нравов парижских театров. Великая книга объединила Венецию и XVIII век в некое неразделимое целое. Роман, прикидывающийся автобиографией, написан на французском, но писал ее венецианец по убеждению, умонастроению и самой своей психофизике, на своей венецианскости постоянно настаивающий. «История моей жизни» отражает галантное столетие столь ярко и полно, сколь ни одна другая кем-либо и когда-либо написанная книга. Мирискусники настолько были зачарованы Казановой, что на весь XVIII век смотрели его глазами.
Галантный век, что так нравился fin de siècle, – век короткий. Начинается он, в отличие от календарного столетия, не с 1700 года, а с 1715-го, года смерти Людовика XIV, и длится до 1789-го, до падения Бастилии. Его великолепно очертил Пушкин в «Арапе Петра Великого», дав описание не только правления Филиппа Орлеанского, но и всей эпохи рококо: «Между тем общества представляли картину самую занимательную. Образованность и потребность веселиться сблизили все состояния. Богатство, любезность, слава, таланты, самая странность, все, что подавало пищу любопытству или обещало удовольствие, было принято с одинаковой благосклонностью. Литература, ученость и философия оставляли тихий свой кабинет и являлись в кругу большого света угождать моде, управляя ее мнениями. Женщины царствовали, но уже не требовали обожания. Поверхностная вежливость заменила глубокое почтение. Проказы герцога Ришелье, Алкивиада новейших Афин, принадлежат истории и дают понятие о нравах сего времени».
В 1726 году Людовику XV исполняется шестнадцать, он берет власть в свои руки, а за год до этого в семье нищих и безалаберных актеров рождается Джакомо Джироламо Казанова. Ничто не предвещало, что этот мальчик с замедленным развитием и не подающий особых надежд, станет символом эпохи. Тем не менее он им стал. Мальчик учился чему-нибудь и как-нибудь, стал симпатичным легкомысленным юношей, безденежным, но зато удачливым, наделенным умом, легко схватывающим, но ни на чем не сосредоточенным. Юный Дягилев в самоописании несколько с ним схож. Знакомец Казановы, князь Шарль-Жозеф де Линь, которого мадам де Сталь считала одним из умнейших людей своего времени, оставил в своих мемуарах отличную его характеристику: «Он был бы красив, когда бы не был уродлив: высок, сложён как Геркулес, лицо смуглое; в живых глазах, полных ума, всегда сквозит обида, тревога или злость, и оттого-то он кажется свирепым. Его проще разгневать, чем развеселить, он редко смеется, но любит смешить; его речи занимательны и забавны, в них есть что-то от паяца Арлекина и от Фигаро; он ничего не смыслит лишь в том, в чем почитает себя знатоком, – в танцах, французском языке, правилах хорошего тона, знании света».
Жизнь Казановы – бесконечное путешествие по Европе, полное больших и малых приключений, взлетов и падений. Много повидав, он к шестидесяти годам оказывается чуть ли не нищим, и в 1785 году соглашается стать библиотекарем в замке Дукс в Богемии, принадлежащем графу фон Вальдштейну. Казанова стар, современность он ненавидит. Князь де Линь так описывает его отношения с новым поколением: «Он заговорил по-немецки, – его не поняли, он разгневался – засмеялись. Он прочел свои французские стихи – засмеялись. Жестикулируя, стал декламировать итальянских поэтов – засмеялись. Войдя, церемонно раскланялся, как обучил его шестьдесят лет тому назад знаменитый танцмейстер Марсель, – засмеялись. Он надел белый султан, шитый золотом жилет, черный бархатный камзол, шелковые чулки с подвязками, усыпанные стразами, – засмеялись. Канальи, кричал он им, все вы якобинцы!» В 1789 году взята Бастилия, в 1793-м – казнен Людовик XVI, а 12 мая 1797 года дож Лодовико Манин подписал отречение, и Венецианская республика прекратила свое существование. Казанове ничего не остается, как только умереть, что он и делает 4 июня 1798 года. Жизнь его чуть ли не идеально совпадает с тем периодом XVIII века, что искусствоведы называют периодом цветения рококо, историки – то Старым режимом, то веком Просвещения, а мирискусники именуют галантным веком. Два портрета-профиля, один – пастель, выполненная, скорее всего, его братом, художником Франческо Казановой, когда Джакомо было около двадцати, и второй – гравюра Иоганна Берки, изображающая его в шестьдесят два, маркируют границы этого периода.
Что ж, яркая жизнь авантюриста, коих во все века было много, а в XVIII веке особенно. Наверное, его имя в истории ставилось бы наряду с Сен-Жерменом, Калиостро и шевалье д’Эоном, если бы князь де Линь в ответ на жалобы старого Казановы на жизнь в замке Дукс не посоветовал ему начать писать мемуары. Казанова засел за воспоминания в 1789 году, а в 1793-м, как считается, их бросил, узнав о казни Людовика XVI. За четыре года он настрочил двенадцать томов: продуктивность удивительная, если учесть, что ему за шестьдесят, у него сифилис в третьей стадии и он отнюдь не на компьютере печатал. «История моей жизни до 1797 года» начинается с рассказа о предках, а заканчивается в 1774 году. Деградация старости остается за рамками повествования, так что герой, Джакомо Казанова «Истории моей жизни», литературный персонаж, а не реальное лицо. Он-то, в отличие от автора, полон сил до конца повествования. Реальность посрамлена и прячется, старость бежит, и Казанова, преодолев земное время, на страницах написанного им же повествования остается вечно молодым, неотразимым и
