припоминать бесчисленные физические недостатки последнего Йорка. Их было такое множество, что, дабы ничего не упустить, пришлось обратиться за помощью всё к тому же Шекспиру. Что и говорить, портрет откровенно удручал, но и невольно внушал уважение. Каким образом с таким обилием недугов злодей Ричард мог не только творить свои злодейства, но и вообще хоть как-то существовать без помощи сиделки, для меня было непостижимо. Может быть, потому его и запомнили вечным всадником на боевом коне, что передвигаться на ногах для него было непосильным делом? И не потому ли, как настаивал Холмс, забрало его шлема было вечно опущенным, что солнечный свет невыносимо терзал его подслеповатые слезящиеся гноем глаза, а ветер заставлял шелестеть струпья мертвой кожи на щеках? Может, копье служило чем-то вроде костыля или посоха для опоры, а доспехи удерживали воедино тело, которое иначе попросту рассыпалось бы в труху?
Кривобокий и низкорослый горбун с заплетающимися ногами разной длины, что, впрочем, также относилось и к рукам, одна из которых была сухой, даже когда находилась в воде. Что еще? Ах, да. Он родился уже с зубами, да еще вперед ногами (хорошо хоть не вперед зубами)… Перечитывая разрастающийся список, я уже не сомневался: если буквально всё у бедняги было не как у здоровых людей, его голова просто не имела права выбиваться из этого стройного ряда нестройностей. Ее нормальность на фоне всего остального была бы главным уродством, выпадающим из всей физической логики этого пропащего во всех смыслах существа, совершенного лишь в одном – в тотальной телесной диспропорции. Однако даже если принять обязательным тот факт, что и с головой непременно что-то должно быть не в порядке, из него не следует, что этот непорядок связан именно с размером. Сложное устройство этой части тела, наличие большого числа органов на ней предполагает самые разнообразные варианты отклонений. Допустим, Ричард мог быть безухим или двуносым, его глаза могли быть расположены на разной высоте или неодинаково удалены от носа (носов).
Признав бесплодными такие раздумья, я вернулся к прерванной затее. Если я отыщу-таки ту самую книжку с потертой еще в те давние времена обложкой, возможно, там я обнаружу сведения не только о диадеме, но и о ее обладателе. Наконец в самом труднодоступном закутке дальнего угла моего шкафа предмет, питавший истоки моей исторической эрудиции, нашелся. Потертая обложка при первом же прикосновении отвалилась, как и положено у по-настоящему бесценных археологических находок. Я принялся жадно листать страницы, пока не нашел нужное место. Там меня ожидал целый набор сюрпризов.
Первым удивительным фактом оказалось то, что диадема получила свои знаменитые повреждения не в ходе битвы между армиями настоящих мужчин, а при потасовке всего двух склочных женщин, а именно сестер Невилл, дочерей кингмейкера Уорика. Оказывается, мы должны быть благодарны не Ричарду, а его жене с невесткой. Анна и Изабелла неистово тянули диадему каждая в свою сторону и непременно разделили бы между собой, если бы не уронили ее случайно в бочку с мальвазией, куда, спасая ценную вещь, бросился и Джорджи, герцог Кларенс, то есть средний братец Ричарда и муж Изабеллы. В итоге диадему выловили, а Кларенса – нет (из всей этой мешанины истине соответствует лишь то, что Джордж, герцог Кларенс, действительно был утоплен в бочке с мальвазией по приговору за измену королю Эдуарду IV. – Примеч. ред. газеты «Финчли-ньюс»).
Но самое удивительное заключалось в том, что диадема была не берилловая, а гранатовая. То есть камни, которыми она была напичкана, оказались гранатами. А сама диадема была не диадемой, а браслетом, то есть ручной диадемой, а не головной, что добило меня окончательно. Впрочем, нет. Финальный штрих, довершивший мое крушение, принадлежал Британскому музею, который, как оказалось, никакого отношения к Хипслип-роуд не имеет, потому что находится совсем в другом месте. Как я мог так всё напутать! Я ошарашенно перечитывал текст. Нет ли ошибки? Нет, это определенно та самая книжка. Все-таки как много значит время.
Прочитав всё это и подытожив, я засомневался, что с подобными сведениями так уж стоит ознакомить Холмса. Конечно, он был бы не прочь послушать про диадему, кажется, он даже одобрительно отнесся к моему желанию отыскать эту книжку. Но, право, слишком много неожиданностей для того, чтобы не упасть окончательно в его глазах. Я и так-то понес уже достаточно потерь перед его ехидной недоверчивостью. Ньютону всё равно не помочь. После яблока – ключевой ошибки великого ученого – Холмс уже никогда не изменит свое мнение.
Главный же факт, по поводу которого я теперь больше всего ломал голову, состоял в реакции мистера Холдера на мое восклицание. Я помнил, с каким невольным восхищением он посмотрел на меня, едва я закричал о берилловой диадеме, которой, как теперь выяснилось, не существовало, как минимум в моем культурном наследии, а может, и вообще на всем свете. Так взирают на настоящего знатока древних сокровищ. Может, мистер Холдер поддался моему авторитету? Может, он сомневался, а я открыл ему глаза? Во всяком случае, его диадему уж точно не спутаешь с браслетом, даже сплющенную в не пойми что. Нет, определенно, он принес нам головную диадему, причем, как мы выяснили, даже на очень крупной голове она болталась бы свободно и постоянно съезжала бы на нос или сползала бы на уши. Неужели у сестер Невилл такие здоровенные головищи?! Ах, впрочем, сестры ни при чем, у них как раз таки был браслет. Тогда тем более ничего не понятно. А камни? Почему я обозвал их бериллами и почему он не стал возражать – напротив, горячо поддержал меня, а на глазах его проступили самые неподдельные слезы? Возможно, они действительно похожи на бериллы, и я, увидев их, машинально, даже не поняв сам, как мне это удалось, определил точно, что это именно бериллы. Почему нет? Возможно, во мне сокрыт талант ювелира.
Но тогда причем тут Хипслип-роуд? Почему он принял меня за завсегдатая этого загадочного места? Загадочного, потому что, с тех пор как оно изгнало со своей территории Британский музей, там должно было обосноваться что-то другое. Свято место пусто не бывает. Это самое «что-то другое» мистер Холдер и имел в виду. Что-то загадочное, потому что с этой минуты оно принялось нешуточно терзать мое любопытство. И это самое «что-то» имело прямое отношение к тому, что, по мнению мистера Холдера, мне должно быть известно. Если я только что угадал со своим талантом, может, я также догадаюсь, что там на Хипслип-роуд? Может быть, там обосновались лучшие ювелирные лавки? Может, только
