Небес я сильнее отчаяния. Теперь я знаю: истинный триумф – это победа вместе.
и это тоже означает езду верхом.
Цифры на парсметре неуклонно растут, перегрузки рвут мне глазные яблоки и язык, словно пальцы гигантов. Крылатый лев на груди Призрачного Натиска приближается, быстро увеличиваясь в размерах. Мысли мелькают: миг – руку она держит слишком низко для любых маневров, кроме Уэйтса-Райнхардта, нацеленного на мои ноги. Ей кажется, что это мое слабое место, – как и Гельманну, как Ятрис.
Миг – слишком очевидно. Этот маневр выбрал бы каждый, кто смотрел мои поединки, а значит, именно его она и не собирается выполнять. Миг – это обманный прием, однако существует лишь несколько маневров, к которым можно перейти от обманного Уэйтса-Райнхардта. Все названия я не помню, но суть и то, как надо действовать… это я знаю. следи. И я слежу, хоть гиганты и выжимают слезы из моих глаз. В поле зрения вибрируют, как солнечные зайчики, серебристые вихри.
вот оно!
Перемена: на огромной скорости, от которой звезды кажутся размытыми полосами, она поворачивает плечо в гнезде и расставляет ноги – готовит корпус к поглощению перегрузок из-за смены направления. Страхуется, готовясь к встречным ударам, но… ее золотые колени расставлены слишком широко. Слишком широкая стойка означает или неопытность, или специфическую стратегию, причем первое к ней неприменимо. Нет, она не страхуется, а целится. Все ее двигатели задействованы на полную мощность, нет никаких резервов, ждущих своего часа.
Она собирается нанести удар в определенную точку.
Разрушительница Небес, тревожно: «в какую? куда? скорее».
Ее сила – это ее же слабость: ее семья. В нас обеих кипит та же безжалостная зимняя кровь. Если бы я хотела размазать кого-нибудь по арене, я знала бы, что делать.
она намерена нанести удар мне в шлем в первом же раунде.
Поправка: она намерена попытаться нанести его.
Она знает, что уклоняюсь я хорошо. Знает, что я действую инстинктивно. Но не знает, что я училась. Много недель назад Ракс загнал меня в угол острием моих собственных недостатков, и с тех пор я засела за учебники академии. Полушестиугольник Хверфа… Прибегать к нему для уклонения от удара в шлем опасно, иллюзий я не питаю – она поймет, что ей предстоит. Просто недостаточно быстро.
«добрый, – настаивает Разрушительница Небес. – он был такой добрый».
нет, возражаю я. он был топливом.
В разгар подготовки к полушестиугольнику Хверфа в ушах будто что-то лопается, отделяя Разрушительницу Небес от меня, мысли ослабляют ментальные узы, удерживающие нас вместе, и наша стойка разваливается. соберись. Спокойно. паника. Не паникуй. Генграв увеличивается и сияет все ярче. Жакет у него на груди красный. Горло матери красное.
его нет. мы остались.
Истина для нас обеих – словно согласие. Разрушительница Небес снова спаяна со мной, тяжелая, как доспехи, как сожаления. Белое копье Мирей направлено на нас, его золотое острие – это реальность, и тут высшей точки достигает давление и рев крови у меня в ушах. Я слегка подбираюсь.
Столкновение.
Время и его боль замедляются, озаренные белой вспышкой между нами. Как вспышки камер, как молнии, как волосы, как звезды – белый свет тянется долго и громко, с протяжным низким вскриком. Золотое острие копья проскальзывает возле самого нашего носа. Медленно. Все такое замедленное, и наше тело кажется тяжелым, словно к нему привязаны бетонные блоки.
расхождение.
Полушестиугольник Хверфа ломается, наши мышцы ослабевают. Три шарнира со щелчком встают на место, аккуратно заполняя пустое пространство, которое мы оставили для них. Наш шлем падает вместе с нами, шея чуть ли не ложится на грудь, внезапная боль словно вспышки на солнце, но гравитация ускоряет уклонение успешнее, чем когда-либо удавалось нам самим. Копье Мирей проходит в дюйме от моего черепа, задевая волосы, но не металл. Близко. Слишком близко – наносекундой больше, и она бы нас достала.
«Красный – 0. Синий – 0».
Милосердное расхождение на взлете избавляет от напряжения лишь частично. Боль в шее мучительна, но мы все еще можем двигаться. Включается голоэкран. У Мирей тяжело вздымается грудь.
– Ты совершила ошибку, предательница.
Я улыбаюсь, обливаясь потом.
– Странное название для успеха.
Она смотрит на меня, золотые глаза, обведенные черным, словно подбиты. Она одна. Теперь я вижу это. Я слышу это отчетливо, словно намеренно вызываю из памяти, – она одинока.
– Мирей, твой отец помог убить мою мать. Он стоял в переулке, ждал, пока…
– Я НЕ ЖЕЛАЮ ЭТО СЛЫШАТЬ!
В ее яростном реве рассыпается хрусталь – что-то чистое и надтреснутое, первое разочарование ангела.
– У меня есть доказательства, – шепотом говорю я. – Для каждого из них, про все, что они сделали. Что сделал твой отец.
– Собранные кем? – Она ядовито усмехается. – Твоим подлым благодетелем? Падшим кронпринцем, который, разумеется, не затаил обиды на каждый благородный Дом, заставивший короля отказаться от его матери? Да, – она пронзительно смеется. – Да! Уверена, это твое доказательство не может быть сфабрикованным!
В меня вцепляются сомнения. Дравик использует меня, но с моего согласия. Мы с ним используем друг друга. «Стойкость», Тэта‑7, другие, о ком я не знаю, – он убил столько людей. Он сделал меня сильнее, дал мне оружие – Разрушительницу Небес. Он защищал меня от наемных убийц, от Дома Отклэров, от всех.
он защищал меня так, как никогда не делал мой родной отец.
– Ты орудие мести, предательница. – Она вскидывает копье. – А не наездница.
– А ты, кузина, – негромко отзываюсь я, – ездишь верхом на символе гордости убийцы.
– Герцог был добрым…
– Мой отец был убийцей, – обрываю я ее. – Как и я.
И опять это физическое ощущение пробегает по моей спине, поверх нее, между позвонками, и на этот раз чувствуется острее. ревность.
– Дядя угощал тебя конфетами? – сдавленным голосом спрашиваю я. – Подхватывал тебя на руки и кружил всякий раз, как видел? Называл тебя красавицей и умницей? Мой отец отправил тебя в академию и всячески опекал, пока я голодала на улицах?
Что-то во мне надламывается. Он был добр к ней. Оберегал ее.
Ее пальцы сжимаются на копье. Мои ослабевают.
– Я видела, как могущественные с улыбкой убивали слабых, Мирей, и называли это милосердием.
– Мой отец не был убийцей! – визжит она.
– Не был. Он просто прикрывал спину наемному убийце, пока тот убивал. Он предпочитал быть ножом. А я – копьем. Ты можешь решить отступить сейчас. Я должна выиграть этот Кубок. Для меня не существует ничего, кроме победы. А тебя… тебя ждет жених. У тебя есть жизнь…
– ТЫ ОТНЯЛА ВСЕ!
Снова разлетается хрусталь, и на этот раз навсегда. От вопля
