ее тело колышется в седле, зубы сверкают, руки обхватывают голову, бело-золотой жеребец стискивает свой шлем.
– Ты отняла у меня все! Моего отца, его честь, нашу честь! Ты вертела нами, развращала Ракса, пока он не отвернулся от меня! Ты растлила его, моего отца и мой Дом! Ты все испортила! Все отняла!
Взлет переходит в поворот и заканчивается. Начинается снижение. От ее метаний рассеивается забрало шлема, а потом она замирает, запрокинув голову. Черная тушь струйками стекает по ее лицу, как растаявший лед. Слезы. Она медленно выпрямляется, на ее красивом лице нет ни тени эмоций. Ничего не осталось от них и в ее глазах – и никакого тепла. Этот взгляд мне хорошо знаком: взгляд девчонки, которая потеряла все.
Я слышу это, а потом слышу. Она говорит, но не голосом благородной. Без гордости. Без претензий. Все, что в ней осталось, – подобный тревожному и неумолимому колокольному звону, передающий истинный смысл каждого слова голос наездницы.
– Ты отняла у меня все, предательница. А теперь я все это верну.
73. Аэс
Aes ~aeris сущ.
1. плата
2. долг
Сначала Ракс Истра-Вельрейд ощущает холод.
Металл обжигает его живот, его руки – он повсюду. Затуманенный разум отмечает, что он раздет. На костяшках пальцев саднят неглубокие ссадины: следы драки. Он помнит, как явился в Лунную Вершину и как пусто стало у него внутри, когда Синали захлопнула дверь перед его носом. Помнит, как подступил к нему бывший принц, а дальше была темнота… но там, где он сейчас, зверски холодно. Он выживет, по крайней мере, успеет сесть. Он выпрямляется на металле, и скудные цвета и еще менее многочисленные формы складываются в единую картину перед его глазами.
Он в камере.
Окон нет. С потолка свисает светодиод, тускло освещая помещение. Есть вентиляция, но слишком высоко, чтобы на нее рассчитывать. Вода в ведре, закрытое сточное отверстие в полу для естественных надобностей, и больше ничего. Гладкие металлические стены, гладкий металлический пол… это помещение предназначено для того, чтобы держать в нем кого-то.
Ракс фыркает и вращает плечом, разминая сведенные мышцы. Если его решили запугать условиями в камере, посмотрели бы на кабину боевого жеребца после двух недель непрерывных тренировок. Постоянные носовые кровотечения, вечные синяки и ссадины. В то время, хмыкает он себе под нос, испражняться ему приходилось в угол, а при перегрузках он всякий раз умудрялся замараться. А вода – вода была привилегией, которую еще требовалось заслужить заученными маневрами и точностью позиционирования, она не просто стояла рядом, чтобы пить, когда пожелаешь. Так что, когда в стене камеры вдруг открывается дверь, Ракс откидывается назад, расслабленным жестом заложив руки за голову, и любезно улыбается.
– Уютное у вас тут местечко.
Постукивание украшенной сапфирами трости предваряет в равной мере любезную улыбку на неприметном лице, под шевелюрой цвета ухоженного песчаного пляжа. Бывший принц.
– Я рад, что оно пришлось вам по душе. Ничто не идет вразрез с хорошим вкусом более, чем предоставление гостям неподходящих покоев.
– Значит, вот кто я такой? – невозмутимо спрашивает Ракс. – Гость? Стало быть, могу отлучиться, чтобы переменить костюм?
Он указывает на свою наготу, но Литруа отвечает улыбкой змеи, которая вот-вот разинет пасть, – почти такой же жуткой, как улыбка его матери. Ракс с трудом сдерживается, чтобы не передернуться.
– Увы, нет, – говорит Литруа. – До тех пор, пока не будет завершено наше дело. Видите ли, это вопрос безопасности – вы ведь связаны помолвкой с семейством, которое не считает ниже своего достоинства нашпиговать жучками вашу одежду.
– Жаль рассеивать ваши иллюзии, но отец встроил маячок в мой виз, так что он наверняка уже знает, где я.
– Об этом я позаботился. Устройство было довольно примитивным.
Ракс хмыкает. Кстати, который час? Мирей и Синали еще сражаются или уже закончили? Вряд ли Литруа скажет ему. В голове у него мелькают мысли: он гораздо выше принца, можно было бы застать его врасплох неожиданной атакой, но… лицо все еще горит от раны, нанесенной его мечом-тросточкой. О грубой силе придется забыть. Остаются разговоры.
– Где я?
– Там, где мне нужно, – коротко отзывается Дравик. Внезапно в правую стену стучат. И еще раз. Стучат настойчиво, словно кто-то рвется наружу.
– Кто там? – хмурится Ракс.
– Ваш сосед. Если все пройдет успешно, рано или поздно вы познакомитесь, но давайте не будем забегать вперед. Полагаю, вам известна участь Сэврита цу Фрейниля? – Поверхность воды в ведре между ними покрывается рябью. Ракс щурится. Литруа, напротив, широко раскрывает глаза. – Я хотел бы поведать вам одну историю, сэр Истра-Вельрейд.
Ракс щелкает языком:
– С пониманием таких вещей у меня неважно.
– Представьте себе муравья. Этот муравей принадлежит к некой колонии. Однажды зимой, когда пищи не хватает, колония узнает, что на острове есть немного меда. Остров этот находится посреди озера. Единственный доступный муравьям способ переправиться на него – выстроиться в линию, образовать над водой мост из собственных тел, чтобы другие муравьи могли пройти по нему и собрать столь необходимую им пищу. Вы – муравей, направленный на сооружение моста. Вы утонете. И вам это известно. Но вы все равно становитесь частью моста – не из любви к своим сородичам или заботы о них, а потому что они и есть вы. Вы чувствуете то же, что и они. Видите то же, что они. И продолжите существовать, даже когда умрете.
Ракс сглатывает. Улыбка Дравика становится шире.
– Вы наверняка знаете, что нейрожидкость в седле принадлежит врагу.
– Естественно.
– А если я скажу вам, что этот враг подобен муравьям? Они были не каждый сам по себе, а представляли единое целое. Концепция «я» для них не существует и никогда не будет существовать.
Раксу не нравятся подкрадывающиеся сомнения, в своих сновидениях он всегда кто-то другой, а не он сам.
– Задумайтесь вот над чем, сэр Истра-Вельрейд: давным-давно одна из женщин-рыцарей Войны лишилась мужа по вине врага. Он был наездником. После его смерти эта женщина-рыцарь потеряла все. На поле боя она действовала, не боясь за собственную жизнь, и обнаружила, что способна управлять своим боевым жеребцом с поразительной ловкостью и жестокостью, уничтожая врага десятками. Это зафиксированный факт. Рашаль де Рессинимус…
– Величайший из рыцарей Войны, – подхватывает Ракс. – На ее счету свыше тысячи трехсот убитых. К этому результату никто и близко не подошел.
Дравик складывает ладони на набалдашнике трости.
– Страстное стремление Рашаль к смерти превратило ее в муравья.
– Что? Какая ерунда…
– Разумеется! – Принц принимается вышагивать по камере, он возбужденно жестикулирует. – Это же бессмысленно. Людям известно, что
