Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 136
к концу XVII века порабощенных англичан в Северной Африке было больше, чем свободных – в Северной Америке[761]. «Завоеватели в Вирджинии, они были рабами в Алжире», как прекрасно резюмирует ученый Набил Матар[762].
В 1699 году печально известный пуританский министр Коттон Мэзер оплакивал судьбу потенциальных поселенцев Новой Англии, взятых в рабство в Северной Африке. «Бог отдал нескольких наших сынов в руки свирепых чудовищ Африки[763]. Турки-магометане, мавры и дьяволы в наши дни угнетают многих наших сыновей рабством, в котором они желают смерти и не могут ее найти». Мэзер, сам будучи рабовладельцем, таким образом провел прямую связь между английским колониальным проектом, который он представлял в Америке, и мусульманами Средиземноморья. В то же время, когда министр критиковал рабство в Северной Африке, он не возражал против американского и английского порабощения африканских мусульман и немусульман, по сути, поощряя его[764]. Более того, Мэзер считал долгом всех христиан внести свой вклад в уничтожение Османской империи, чтобы ускорить восстановление Израильского Царства в Палестине, что является жизненно важным предзнаменованием второго пришествия Христа.
К началу XVIII века завоевание Северной Америки стало окончательной моделью английской колониальной войны. Учитывая различия в судьбах на двух основных театрах военных действий, успех в Вирджинии и Новой Англии позволил англичанам отказаться от своих в значительной степени неудачных усилий по торговле и поселениям в Северной Африке. Однако они вернутся в начале XIX века, чтобы колонизировать некоторые части Ближнего Востока. Когда около 1500 года османы вытеснили Европу с берегов Средиземного моря, они, очевидно, не подозревали о той неистовой ярости, с которой она однажды к ним вернется.
* * *
Это трансатлантическое переплетение войн, культурной клеветы и колонизации между Европой и исламом, Старым Светом и Новым, как видно, началось уже в XV и XVI веках. И даже когда американские колонии начали бороться за свою независимость от Англии, мусульмане продолжали скрываться в Северной Америке. Подобно испанцам и англичанам до них, основатели Соединенных Штатов видели ислам там, где его не существовало. Самая большая группа мусульман в Северной Америке в середине XVIII века была рабами. По различным оценкам мусульмане могли составлять до десятой части африканских рабов среди населения Северной Америки в период с XVI по XVIII века[765]. Тем не менее, учитывая их расовую связь и разнообразную демографию, они явно не представляли «исламской угрозы» для новой американской республики.
Как ни странно, одним из споров, возникших во время разработки Конституции, был вопрос о том, может ли мусульманин быть президентом Соединенных Штатов[766]. Считавшиеся «вечным внешним врагом»[767], мусульмане в этом контексте (в большей степени, чем евреи или католики) представляли собой один из основных правовых пределов для основателей в их разговорах об идеалах гражданства и религиозной свободы в неокрепших Соединенных Штатах. В 1788 году ответ на вопрос о том, может ли «гипотетически» мусульманин быть президентом Соединенных Штатов, был теоретическим, хотя и неохотным, «да»[768]. Поскольку мусульмане в тот период практически не были представлены в Соединенных Штатах, тот факт, что создатели Конституции даже думали рассмотреть вопрос о президенте-мусульманине, указывает на теневую угрозу, которой считался ислам – наследие европейского происхождения Америки.
Колумб рассматривал земли за океаном как средство финансирования апокалиптической войны с целью «отвоевать» Иерусалим. Пуритане видели в Америке Новый Иерусалим. Американцы XIX века воспринимали западную часть Соединенных Штатов как райскую пустыню, с помощью которой они должны были искупить свои грехи. Таким образом, Святая Земля всегда скрывалась как часть европейского, а затем и американского понимания Нового Света. В XIX веке, когда все больше и больше американцев отправлялись в настоящий Иерусалим в туристических целях, для религиозных ритуалов и торговли, их представления об американском Эдеме в Северной Америке сформировали большую часть их встреч с османской Палестиной.
После окончания Гражданской войны Авраам Линкольн и его жена Мэри Тодд обсудили поездку, чтобы восстановить силы после ужасов и трагедий войны[769]. Сначала они рассматривали возможность путешествия «на Запад до Калифорнии, а затем, возможно, в Европу». Другим вариантом было «специальное паломничество в Иерусалим, который, как часто говорил Линкольн, был городом, который он очень хотел увидеть». Его убийство прервало эти планы, хотя, как сообщается, незадолго до его смерти он и Мария договорились о варианте поездки, включающем посещение Иерусалима. В представлении Линкольна Калифорния и Иерусалим существовали как почти равнозначные понятия. Каждый из них олицетворял как духовную судьбу, так и географическое предназначение американцев. Такое представление возникло из той же мифологии крестового похода, который погнал Колумба на запад – искупительного путешествия, целью которого было добраться до Земли Обетованной.
Писатели XIX века, которые, в отличие от Линкольна, в конце концов пересекли Атлантику и оказались на Ближнем Востоке, не только разделяли это видение Иерусалима, но и сформулировали способ, которым американцы в тот период и позже пришли к пониманию Востока – ассоциируя мусульман с коренными народами Америки. Зеркально усилиям Колумба понять коренные народы Америки посредством ислама Старого Света, американцы XIX века обратились к знаниям о коренных американцах (какими бы уничижительными и скудными ни были эти представления), чтобы понять, что они увидели на Святой Земле. Так, по дороге из Дамаска в Иерусалим Марк Твен в книге «Простаки за границей, или Путь новых паломников» (1869) пишет, что «смуглые мужчины и женщины», которых он видел, «во многом напоминали мне индейцев… Они сидели молча и с неистощимым упорством следили за каждым нашим движением, следили неотступно, как умеют одни только индейцы, – беззастенчиво и без жалоб; от этих взглядов белому становится не по себе, они будят в нем зверя, и он готов истребить все племя»[770].
Позже он говорит: «У этих людей есть и другие черты, которые я замечал у благородных краснокожих: на них кишат паразиты, и тела их покрыты корой запекшейся грязи»[771]. Если для Колумба мусульмане представляли собой абсолютно «иного», через которого можно было понять все различия в любой точке мира, то для Твена эту роль сыграли коренные американцы.
В своей эпической лирической поэме о путешествии «Кларель» (1876) Герман Мелвилл описывает пирамиды в дельте Нила в Египте так:
Три индейских кургана[772]
На уровне горизонта…
О встрече с группой арабов-бандитов на дороге у реки Иордан он пишет:
Что ж, вы пришли с копьем и кинжалом!
Тем не менее в своем оружии вы превосходите
Наших западных красных
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 136
