Северный полюс!
Над сворой собак поднимается кнут,
Сжимай, капитан, своё сердце и волю,
Смотри, капитан, как по снежному полю
Усталые люди, качаясь, идут…
Идут за тобою в последнем разбеге
Навстречу победе, от боли хрипя, —
Они черепичные кровли Норвегии
Из памяти выбросили для тебя…
Вперёд, капитан! Наноси очертанья,
Ещё не открытой земли, берегов,
Пока у людей из обмёрзшей гортани
Чёрными сгустками падает кровь…
Натяни, капитан, командирские нервы,
Рево́львер в руке, ледяные глаза —
Последняя банка промёрзших консервов,
Но всё же ни шага, ни шага назад…
Иди и победе, и гибели радуйся,
Иди, приноси через снежную верть,
Через айсберги, на девяностые градусы
Новую карту и новую смерть…
Последняя песенка, кажется, спета,
Последняя нота утраченных сил, —
Чтобы в Европе кричали газеты
О ботинках, которые ты носил…
…Что ты любил – шоколад и кофе,
Какие коктейли заказывал ты,
И твой горбоносый, упрямый профиль
Втиснут журналы в большие листы…
И, может быть, вычернят трауром флаги,
И сделают фильму «Последний поход»,
Потому что и гордость твоя и отвага
Ещё означают – хороший доход.
Вперёд, капитан, за проливы Беринга,
Вперёд, капитан, ко всему готов,
Чтоб тяжелели фунты стерлингов
В карманах известнейших биржевиков,
Чтоб плакали вечером старые дамы,
Чтоб именем твоим назывался шантан —
Иди персонажем затрёпанной драмы
С латунным компа́сом в руке, капитан!
Иди… И скончайся в последнем размахе,
Без слова испуга, в снегу до колен,
Чтобы нажился любой парикмахер
На модной причёске «Аля Амундсен»…
Большая жизнь
А мне куда такой весной
По городу брести,
Покинув печки сонный зной,
Кровать, зачёт и стих,
Который одинок и гол,
Несмел и неуклюж.
Он робко и смешно прошёл
По окнам вешних луж;
Он спеть хотел на свой манер
И на манер скворцов…
Но… робкий стих – он сбил размер
И потерял лицо.
Весна! Весна! А он был тих —
Что зимняя пора.
И я ушёл, оставив стих
Грустить и умирать.
Слегка о весне
Это бывает в мае,
В свободное утро, когда
У самых дворцов замирает
Литой синевою вода.
И пахнет у самого края
То нефтью, то свежей травой;
И кажется – строгие здания
Нырнули в Неву с головой.
И мало упругому телу
Стоячей прохлады речной.
До вечера ходишь без дела
По гладкой, как стол, мостовой,
Всему удивляясь безгласно,
Вертя головою вокруг.
Наполненный клюквенным квасом
Живот твой похож на бурдюк.
И некуда деться от солнца,
И липнет к асфальту каблук.
На каждом лотке продаётся
Тепличный мочалистый лук.
А хочется розовых яблок,
Сырой земляники лесной…
Чтоб день этот сонный и дряблый
Во всём прорывался весной,
Чтоб крепость до солнца взлетала
Тугою зелёной струной.
Мне этого воздуху мало,
А ветер идёт стороной.
Перевал
I
Я всё променяю на полночь,
На вызов
Солёного ветра,
На страх высоты
Тропинок,
Где тучи с обмерших карнизов
Сползают с сознаньем своей правоты.
И некому там доверяться и клясться,
И некого будет просить, чтоб помог.
И снег, наконец перестав притворяться
Весёлым, —
Убийцею ляжет у ног.
Не зря я не верил ему на походах,
Когда он казался снегуркой, снежком —
Счастливым и мирным,
Как в детские годы,
Когда хорошо не тужить ни о ком.
Я душу его разгадаю впервые,
Когда, стервенея, свиваясь в кольцо,
С тоскливым присвистом ударят кривые,
Упругие полосы снега в лицо.
Так вот оно где – равнодушье природы,
Глухая, насмешливая западня!
Здесь дружбе не верят.
Здесь предан и продан.
И друг твой, и ты – до последнего дня,
До мысли последней,
До шага,
До вздоха…
Припомнятся: детство, салазки, снежки.
И некому будет сочувственно охать,
Поить валерьянкой, давать порошки!
Закрой же морозом сожжённые веки
И радуйся:
По-настоящему раз
Проверится смертью цена человека
Он – голый, без комнатной фальши и фраз.
* * *
Я всё передумал, покамест неистов
Буран над обвалами тучи трепал;
Покамест сидело нас трое туристов
По пояс в снегу под прикрытием скал,
И где-то над тучами – хохотом, свистом —
Недостижимый гремел перевал.
II
Один обругался
Узким,
Обмёрзшим, хрипящим ртом…
«У меня, понимаешь, в Курске
Служба, невеста, дом.
Чёрт меня дёрнул
Сразу
Верить красивой лжи.
Вот – издыхаю. Азия…
Разве тут можно жить?
Дома теперь, наверно,
Сели играть в лото.
Тётя пуховый, серый
Вяжет к зиме платок.
Возле иконостаса
Фуксии расцвели.
Я ей сувенир обещался
Привезть из этой земли.
Думал: горы, природа!
А мне – тридцать первый год.
Отец и я – счетоводы,
И дед мой был счетовод.
Жили – дай Бог любому —
Что ещё? Домик. Сад.
Невеста…
Отсюда к дому
Пешком бы ушёл назад.
Тридцать спокойных вёсен
Прожил.
Столько б ещё…»
Я видел, как стыли слёзы
И падали льдом со щек.
Он плакал, как сыч,
Сердито,
Сводя перепонки век…
III
