class="v">Меж скал, как в сквозном корыте,
Шипел бесноватый снег
…«Это ещё не ужас…»
Словно с самим собой,
В сторону отвернувшись,
Заговорил второй.
«Я знаю – тоскует каждый,
Когда обоймёт беда.
Жизнь не проходит дважды,
Она хороша всегда.
За всё – так как надо платят
Коротким обрывом лет.
Но хуже – в сырой палате
Тифозных горячий бред.
Но горше молчать, как камень,
И по неделе не есть…»
* * *
Целый мир – ещё слепой,
Но чуткий
С ветром залетит в окно.
Тогда
В комнате запахнут незабудки,
Загремят телеги на мосту
Мимо семафора, мимо будки.
Дальним свистом камышовой дудки
Отзовётся за рекой пастух.
Где-то грянет гром
Устало, хмуро…
Ночью дождь прошёл.
Перед крыльцом
В лужице – утёнок
Над Донцом
Тонкий красный пояс.
Это – утро.
1934
Кредо
Как в перебежке шли к реке
Зелёные стога,
В береговом березняке
Кричала иволга.
Густой закат стекал с ракит
И застывал, дрожа,
На острых копьях осоки́,
На щётках камыша.
Пшеничный август тмином пах,
А там, где яр размыт,
Кряхтели грузно у коряг
Пудовые сомы,
Раскинув в иле – что кули —
Кривые брёвна тел.
А вечер шёл. И тени шли.
И омут лиловел.
Простая жизнь, большая жизнь,
Зелёный мир земной,
Не принимая зла и лжи,
Ты весь передо мной.
Язык берёз, стрижей полёт,
Реки тяжёлый вал —
Всё откровение твоё
Я в первый раз поня́л.
Я шёл к тебе. Сквозь мир теней
Я ждал твои лучи;
Я по обоям на стене
Твои цвета учил.
Я грезил: не стена, а лес,
Не стол, а луг в цветах;
Что ситцевый мой занавес
Ромашкою пропах,
Что в комнате царит весна, —
Не кислый запах щей,
Но стол был – стол, стена – стена,
И мёртвый мир вещей —
Калоши, зонтик на весу,
И комната мала…
И стало душно на грозу
Смотреть из-под стекла.
И я принёс любовь и пыл
Сюда, где плодороден ил,
Где бьют, гремя, ключи,
Чтоб ливень руки мне омыл,
Чтоб ветер научил —
Дышать и солнцем дорожить,
Звенеть лесным ручьём.
Мне двадцать лет, и право жить,
И право петь – моё.
1934 – март 1935
«Каменной громаде…»
Каменной громаде —
Злой и гулкой —
Что ей до людей и до меня?
Ей стоять над мёрзлым переулком,
Неподвижность ночи переняв.
И смотреть глазницами пустыми
На косые лужи, на залив.
Там, махая крыльями крутыми,
По́д вечер проплыли журавли —
Самые последние из летних,
Самые печальные из всех.
И прожектора рубили след их
Светлой полосою к полосе.
Каменной громаде снилось разве,
Что в такую осень мы придём,
Дверь откроем… и запахнет сразу
Тёплым человеческим жильём.
Комнаты забродят тихим громом,
Каждое окно взойдя в цвету,
И тогда не только стены дома —
Даже лужи – смысл приобретут…
Это будет завтра.
А сегодня
Будет мне казаться до утра,
Что звенит полынный ветер с полдня,
Горьким дымом пахнет от костра.
Экспресс
Так с утра таилася и молкла
Степь, и пахла кислым молоком.
А под вечер вьюга распорола
Рыхлые перины облаков.
И хлестнула смаху, свирепея,
Вдоль по взлобкам,
Вдоль да по буграм —
Белым вихрем страусовых перьев…
(И буран по струнам заиграл.)
Каруселью закружились дали —
Ветер с Волги шёл наперерез.
И по будкам стрелочники ждали
Поздний мариупольский экспресс.
Ветер шурхал, ветер сыпал манною
По кривым посадкам и кустам.
И мотало ветром, словно пьяного,
Сторожа десятого поста.
Он устал. Согнулся. Спину ломит.
Он, ругая ветер и мороз,
В третий раз обходит свой кило́метр,
Чтоб по гулким рельсам паровоз
Сонный груз людей и прочей клади
Здесь бы беспрепятственно пронёс.
Вот уж слышны за далёкой падью
Стуки утомившихся колес.
Сторож был уверен за кило́метр
И флажки держал наперевес.
Разве знал он, что сейчас вот лопнет,
Холода не выдержавший рельс?
Очень трудно,
Ох, как трудно —
Паровоз идёт на – изволок.
Ветер прудит снежные груды
И хлещет паровозу поперёк.
Поезд нажимает —
Ходу, ходу.
Шатуны ласифик качает враз.
Скоро приедем, скоро
Отдых,
Скорость —
Пятьдесят километров в час.
Машинист пригнулся, вытянул плечи,
Поглядел в окошка тёмный верх,
Сбоку рельсов, поезду навстречу
С красным флагом метнулся человек.
Тормоз сразу отдан до отказа.
Скорость-то полсотни километров час.
Разве удержишь?.. Раз за разом
Грохнули вагоны, треском просочась,
И пошли с откоса, лязгая и ахая,
Разбрасывая сотни звёзд.
Словно конь, осаженный с размаха,
На дыбы поднялся паровоз —
И упал, давясь горячим паром…
В камере для буйных, распластав,
В третий раз вязали санитары
Сторожа десятого поста.
1934
Короткая мысль
Снова полночь пришла в мою комнату.
Ну и кто ж мне поможет теперь?
Шторы спущены, фортка захлопнута,
Глухо-наглухо заперта дверь.
Для кого она бьётся и кружится?
Для кого открывает пути?
Мне и в злую метель, и в распутицу
От себя никуда не уйти…
