жизнь лучше смерти, мы запрограммированы выживать любой ценой. Нам нечего и надеяться понять муравья, потому что мы не муравьи. Мы действительно не понимаем, что муравей не умирает – его существование продолжается в виде меда, который питает, и этот мед становится другим муравьем, другим глазом, другим носом, другим способом видеть мир. Новый муравей рождается из смерти прежнего, однако это все тот же муравей, потому что он ощущает и испытывает на себе все то же в жизни и в смерти. Он связан со вселенной, связан теплом, холодом, голодом, физической стороной существования, как все мы.
Раксу отвратительно то, как слова принца липнут к нему, как они звучат – безумно и вместе с тем не так уж безумно. Дравик перестает вышагивать и круто поворачивается лицом к нему.
– Если человек стремится к смерти, он становится подобен муравью. Его мозг работает иначе, его восприятие мира оказывается при этом более схожим с восприятием врага. И нейрожидкость в боевом жеребце чувствует это – она открывается себе подобным, потому что это существо функционирует как рой. Враг принимает тех, кто ищет смерти охотнее, чем тех, кто цепляется за жизнь, потому что это он понимает. Язык и мышление врага чужды нам и всегда будут таковыми, но смерть приближает нас к взаимопониманию.
Дравик ловко переворачивает ведро с водой, выплескивая ее на металлический пол, а сам усаживается на ведро. По-прежнему улыбаясь. По-прежнему улыбаясь, пока Ракс пытается осознать услышанное.
– Так вот почему, – наконец говорит Ракс. – Так вот почему вы выбрали Синали своей наездницей. Потому что она желает смерти. И Гельманн…
– Он тоже стремился к смерти. По сути дела, купался в ней. С этим обстоятельством никакая мораль не связана – просто оно отличает хороших наездников от выдающихся. По прошествии определенного момента Войны подобное поведение у рыцарей поощряли, потому что их командующие знали о преимуществе смерти, и вскоре после этого мы добились победы. У каждого великого наездника в истории личные взаимоотношения со смертью. У вас самого они сложились, когда вы были еще ребенком, которого заставляли ездить верхом на Солнечном Ударе. Вам ведь тогда хотелось умереть, верно?
Ракс сжимает кулаки. Иметь смысл все это не должно. Значит, поэтому Дравик так настойчиво старался разлучить их, держал Синали в изоляции, – чтобы у нее не было причин жить? Слишком жестоко, слишком расчетливо, даже в голове не укладывается.
Ему удается достичь подобия сосредоточенности: если бы Литруа хотел просто убить его, то не удосужился бы раздеть догола и держать избитого на холодном металле. Этому человеку от него что-то нужно.
– Зачем я здесь, ваше высочество?
Безумный азарт в глазах принца гаснет.
– А вы как думаете?
– Вы притащили меня сюда, потому что хотите, чтобы я навсегда отстал от Синали, или ради еще какой-нибудь херни, так? – Ракс подается вперед, напрягая мышцы, вода просачивается под его босые ноги, ярость – в его глаза: ярость из-за того, что этот старый лживый мудак использует Синали ради получения власти, так же, как родители использовали его самого. Звучание его слов гораздо мягче его стиснутых кулаков: – Вы меня не заставите, ваше высочество, хоть режьте. Можете отрезать мне яйца, язык – мне все равно. Я не откажусь от нее. Так что лучше просто убейте меня, и на этом закончим.
– Да, вы, видимо, весьма увлечены ею, – громкие заявления Ракса Дравик пропускает мимо ушей. – Вот почему я надеюсь, что вы согласитесь на мое предложение.
Отражение Ракса в луже замирает, он хмурится:
– Какое еще предложение?
Принц улыбается, как лис, получивший разрешение напасть.
– Вы слышали о боевом жеребце по имени Адский Бегун?
– А то.
– И вам известно, каково его истинное назначение?
– Надрать кому-нибудь из наездников задницу, если мы забудем свое место. Чтобы мы и думать не смели, что в чем-то лучше короля. Или… – он судорожно сглатывает. Явн. – …бунтовать.
Принц смеется:
– Действительно. Адский Бегун неизменно могуч, кто бы на нем ни ездил.
Мысли Ракса словно опрокидываются, зачерпнув воды, и эта «вода» – многолетняя болтовня Мирей об Адском Бегуне, с наездниками которого так быстро случается перегрузка. С Адским Бегуном что-то не так. И с Разрушителем Небес тоже.
Он делает рывок, Литруа не останавливает его, и Ракс, сгребя в кулак воротник принца, шипит ему в лицо:
– Что ты с ней сделал?
Не моргнув глазом, принц расплывается в усмешке.
– Не я, сэр Истра-Вельрейд, а, скорее, моя мать. А я здесь лишь для того, чтобы довести дело до конца, как подобает любому благородному сыну.
74. Анимус
Animus ~ī, м.
1. душа, жизненная сила
2. разум как вместилище сознания
Взлет закончился.
Призрачный Натиск и Разрушительница Небес сходятся лицом к лицу. От притяжения генграва не убежать, он тянет нас в забвение, манит в свою топку все, что в нас есть. Но Мирей не берет копье на изготовку – ни сейчас, ни секундой позже. Ни двумя секундами.
«что-то не так», – вызванивает Разрушительница Небес.
Она права: Мирей держит копье недостаточно высоко и прицельно. Я вижу, как ее трясет от ярости, как колышется от этого золотая грива Призрачного Натиска, но оружие она не перехватывает для удара, оно так и висит небрежно. Можно было бы нацелиться ей в шлем, она открыта для таких атак. В ее защите – сплошные зияющие бреши, будто ей все равно.
«осторожно, – предупреждает Разрушительница Небес, а потом повторяет ласково: – осторожнее, друг».
Настоящий друг. Мой единственный.
Космос вытягивает из меня нервы. Гравитация не дает закрыть глаза. Что намерена сделать Мирей и почему пока она не делает ничего? Я перехватываю копье так, что сразу ясно – готовлюсь к «мостовому устою Суэро», маневру, нацеленному на шлем, очевидно и болезненно, но Мирей не пытается собраться, сменить стойку, перераспределить вес, изменить мощность двигателей. Только продолжает пылать яростью, бездействовать, и все. Я намерена нанести по ней удар. Намерена победить.
Мы обе проносимся через терминус – голубое и золотое свечение, с воплем мчащееся навстречу аннигиляции. Наше серебристое копье целится точно в золотистую гриву Мирей. Кролику и льву никогда не стать друзьями: у льва клыков слишком много, у кролика их нет.
я выиграю.
Мысленным взором я вижу последний кружок уже зачеркнутым.
покойся с миром, мать.
Вспышка. Вскрик.
Боль.
Но… она меня не задела! Даже не попыталась, а мое тело наполняется болью, как банка под краном, – от ступней по ногам, так что мышечные волокна напрягаются, деревенеют, сдавливают сами себя. Куда? Куда она попала? Как? У меня сводит кисти, пальцы складываются идеальным
